Очерки истории цивилизации - [308]

Такие люди, как кардиналы Ришелье и Мазарини, считали, что они служат целям более высоким, чем цели их собственные или даже цели их монархов; они служили квазибожественной Европе, существовавшей в их воображении. Этот способ мышления передавался, сверху вниз, их подчиненным и общей массе населения. В XIII и XIV вв. основная часть населения Европы была настроена религиозно и только в незначительной степени — патриотически; к началу века XIX она стала всецело патриотической. В переполненном железнодорожном вагоне где-нибудь во Франции, Англии или Германии презрительные насмешки над Богом вызвали бы гораздо меньше враждебности, чем язвительные колкости по поводу этих странных образований — Англии, Франции или Германии.

К этому тяготели человеческие умы и тяготели по той причине, что им казалось, будто во всем мире не было предметов более достойных. Национальные государства были живыми и реально существующими божествами Европы.

XVII век в Европе был веком Людовика XIV; центральным мотивом этого века было доминирующее влияние Франции и Версальского стиля. Аналогично, XVIII столетие было столетием «возвышения Пруссии как великой державы», а главной действующей фигурой был Фридрих II, Фридрих Великий. С историей его деятельности тесно переплелась история Польши.

Состояние дел в Польше отличалось своеобразием. В отличие от своих трех соседей — Пруссии, России и Австрийской монархии Габсбургов, Польша не создала великой монархии. Наилучшим образом ее систему правления можно охарактеризовать, как республику с королем в качестве избираемого пожизненно президента. Каждого короля избирали отдельно. Фактически, Польша была более республиканской, чем Британия, но ее республиканская система была более аристократической по форме. Торговля и производство Польши были развиты слабо; она была страной аграрной, в которой все еще преобладали пастбища, леса и необрабатываемые земли. Это была страна бедная, и ее землевладельцы были бедными аристократами. Массу ее населения составляли обездоленные и крайне невежественные крестьяне, в ней проживало также большое количество очень бедных евреев. Страна оставалась католической. Она представляла собой своего рода нищую католическую континентальную Британию, вместо моря полностью окруженную врагами. У нее не было четких географических границ — ни морских, ни горных. Ее беды усиливались тем, что некоторые из ее избранных королей были способными и агрессивными правителями. На востоке ее шаткие владения охватывали регионы, почти полностью заселенные русскими и украинцами; на западе ее владения простирались на регионы, где проживали ее немецкие подданные.

Ввиду отсутствия интенсивной торговли, в Польше не было крупных городов, сравнимых с западноевропейскими, не было также бурлящих жизнью университетов, которые объединяли бы интеллект нации. Класс дворянства — шляхта — жил в своих поместьях, не утруждая себя интеллектуальной жизнью. Дворяне были патриотически настроенными, обладали аристократическим чувством свободы, — настолько же значительным, насколько и систематическое угнетение ими крепостных, — но их патриотизм и чувство свободы были не в состоянии эффективно взаимодействовать. Пока войны велись с помощью рекрутов и реквизированных лошадей, — Польша была сравнительно сильным государством. Но она была совершенно неспособна поспевать за развитием военного искусства, которое сделало регулярные войска, состоящие из профессиональных солдат, необходимым инструментом ведения войны. Однако, какой бы разобщенной и ослабленной она ни была, Польша может гордиться некоторыми выдающимися победами. Последнее турецкое наступление на Вену (1683) было сокрушено конницей короля Яна Собеского, Яна III (1674–1696). (Этот же самый Собеский, до того, как его избрали королем, был на службе у Людовика XIV и также воевал на стороне шведов против своей собственной страны.)

Совершенно понятно, что эта слабая аристократическая республика, с ее регулярными выборами короля, буквально подталкивала к агрессии троих своих соседей. «Иностранные деньги» и всякого рода вмешательства были в этой стране обычным делом на каждых выборах. И, подобно древним грекам, каждый недовольный польский патриот перебегал на сторону врага, дабы излить свое негодование и отомстить неблагодарной стране.

Даже после выборов у польского короля было мало власти из-за взаимной вражды шляхтичей. Подобно английским пэрам, они предпочитали на выборах короля иностранца, потому что у него не было родовых связей внутри страны; но, в отличие от британцев, в их собственном правительстве не было той солидарности, на которую вдохновляли британских пэров периодические собрания парламента в Лондоне, «поездки в город», как тогда говорили. В Лондоне было «светское общество», постоянное взаимодействие влиятельных личностей и идей. У Польши не было Лондона и «светского общества». Поэтому в Польше практически не было никакого центрального правительства. Король Польши не мог объявить войну или заключить мир, взимать налоги или изменять законы без согласия польского парламента — сейма, а каждый отдельный член сейма обладал правом наложить вето на каждое рассматриваемое в парламенте предложение. Ему достаточно было встать и заявить: «Я не согласен» — и вопрос снимался; он мог расширить сферу действия своего свободного вето, liberum veto, еще дальше. Он мог возражать против созыва сейма, и парламент распускался. Польша была не просто коронованной аристократической республикой, как Англия, она была еще и парализованной республикой. У Фридриха Великого существование Польши вызывало особое раздражение из-за того, что Польша расширила свою территорию до Балтийского моря в районе Гданьска и тем самым отрезала его родовые имения в Восточной Пруссии от его территорий внутри империи. Именно он побудил царицу России Екатерину Вторую и Марию Терезию Австрийскую, уважение которой он заслужил, отобрав у нее Силезию, к совместному нападению на Польшу.