Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода - [7]

«Весь город полон был мертвецов. Соседи, побуждаемые страхом заразиться от трупов, а равно и сочувствием к умершим, поступали по большей части одинаково: либо сами, либо руками носильщиков, если только их можно было достать, выносили мертвые тела из домов и клали порога, где их, выставленных во множестве, мог видеть, особенно утром, любой прохожий, затем посылали за носилками, а если таковых не оказывалось, то клали трупы на доски. Бывало, на одних носилках несли два, а то и три тела, и весьма нередко можно было видеть на одних носилках жену и мужа, двух, а то и трех братьев, отца и сына — так далее. Наблюдались случаи, когда за спиной двух священников, шедших с распятием впереди покойника, к похоронной процессии приставало еще несколько носилок, так что священники, намеревавшиеся хоронить одного покойника, в конце концов, хоронили шесть, восемь, то и более. И никто, бывало, не почтит усопших ни слезами, ни свечой, ни проводами — какое там: умерший человек вызывал тогда столько же участия, сколько издохшая коза».

В обычное время убранство и ритуал скрашивают ужасный лик смерти, благодаря чему усопший сохраняет респектабельность и становится в некотором роде объектом культа. Во время чумы, наоборот, из-за поверья в зловредные испарения, главным было как можно быстрее избавиться от покойника. Его спешно выносили из дома, иногда спускали из окна на веревке, где тело подхватывали крючком и бросали в повозку. Впереди шел звонарь, звоном колокольчиков призывающий выносить мертвецов и предупреждающий об опасности заразы.

Вот как воспринимал мор псковский летописец в 1341 г.: «Грехов ради наших, бяше мор зол на людех во Пскове и в Изборске: мряху бо старые и молодые люди, и чернцы и черницы, мужи и жены и малыя детки… и где место воскопают или мужу или жены, и ту с ним положат, малых деток, семеро или осмеро голов в един гроб» (Псков. I. Цит. По Рихтеру, 1814).

Брейгелю не составило труда найти идею своей картины «Триумф смерти», изображающую повозку, нагруженную скелетами. Считалось нормальным, что человек за свою жизнь должен был пережить эпидемию чумы и быть, таким образом, свидетелем массовых захоронений ее жертв (Делюмо Ж., 1994).

Обратимся снова к работе Дефо: «Картина была ужасной: повозка везла шестнадцать или семнадцать трупов, завернутых в простыни или одеяла, а некоторые лежали оголенными без покрывала. Им было все равно, неприличия для них не существовало, скоро все они должны были быть захоронены в общей могиле человечества. Право, их можно было назвать человечеством, так как не было больше различия между богатыми и бедными. И не было другой возможности их захоронения, поскольку не нашлось бы такого количества гробов для всех, кто погиб этом великом бедствии». То же самое происходило и через три столетия в Маньчжурии.

Когда скончался от оспы французский король Людовик XV, тело его наскоро было сброшено в гроб и все бежали от него подальше. Только несколько священников были единственными жертвами, обреченными не покидать останков короля.

Во время страшной холерной эпидемии 1883 г. в китайском городе Фу Му, умирало более 80 % заболевших. От 14 августа по конец сентября, в городе и его предместьях, погибли не меньше 15 тыс. человек. Но многих случаях бедные китайцы, заболев холерой и чувствуя, что их конец близок, ложились у ворот европейских домов в надежде, что когда они умрут, их останки будут прилично погребены европейцами.

Во время больших эпидемий кончина человека ничем не отличается от смерти животного. После смерти людей, подобно павшим баранам или кошкам, закапывают в общей яме, которую сразу же заливают гашеной известью, либо сжигают вместе со всеми остальными телами.

Коллективное отчаяние. Коллективное отчаяние следует за коллективной паникой, но по последствиям оно хуже, так как люди теряют способность к сопротивлению болезни. Еще Фукидид, повествуя об эпидемии в Афинах в 430–427 гг. до н. э., отмечал, что «…самым страш ным во всем этом бедствии был упадок сил духа: как только кто-нибудь чувствовал недомогание, то большей частью впадал в полное уныние и, уже более не сопротивляясь, становился жертвой болезни; поэтому люди умирали, как овцы, заражаясь друг от друга».

Когда смерть являет собой лик без прикрас, когда она «неприлична», кощунственна, до такой степени коллективна, безлика и анонимна, население рискует впасть в отчаяние или безумие, поскольку не имеет поддержки в веками сложившихся церковных традициях, облегчающих испытания и помогающих сохранить достоинство и индивидуальность.

По замечанию Делюмо: «Чума несла людям замирание привычной деятельности, тишину на улицах, одиночество больных, безликость смерти, отказ от радостных и печальных ритуалов, то есть резкий разрыв с повседневными привычками. Но, кроме того, захватив «инициативу» в свои руки, чума лишала людей возможности строить планы на будущее. В обычное время даже старики живут в расчете на будущее, подобно персонажу из басни Лафонтена, сажая деревья. Людям присуще думать о будущем. Во время эпидемии чумы они вынуждены жить одним днем, а будущее для них — смерть.