Очерк и публицистика - [17]

Конечно, на этом идеальном фоне немецкой организованности русские выглядят, что называется, непрезентабельно. Немецкое методичное нормирование или кропотливое планирование русским действительно не свойственно. У нас на все человеческие планы и нормы есть мощный ограничитель, именуемый Божьим промыслом. Русское упование на Бога и на Его промыслительность более, чем на собственные расчеты, выражено в поговорке — «человек предполагает, а Бог располагает». Но это вовсе не означает, что русские движутся по жизни без руля и ветрил, что они носятся бессмысленными щепками в житейских волнах. Напротив, русский, как и немец, следует к определенной цели, но цель для него важнее пути. Немец предусматривает, просчитывает возможные препятствия и пути их преодоления, русский заранее готов пройти какие бы то ни было препятствия любой ценой. Поэтому ему не надо нормировать и планировать всё до тонкостей и деталей. Достаточно начертать направление движения и составить общий порядок действий. То есть вместо немецкой методичности просчитываемых шагов мы, русские, обладаем трезвым пониманием, что господин случай — внезапный зигзаг или кривизна на пути — такой исконный смысл имеет слово случай, — может порушить любые, самые обстоятельные планы. Но это, с русской точки зрения, хорошо, ибо «что Бог ни делает, все к лучшему». И потому, плавая по «морю житейскому, каменьев подводных исполненному», мы уповаем на свою смекалку, на волю и мужество, и… на наш русский авось.

Ведь что такое авось в исконном значении этого слова: это древнее словосочетание а-во-се, означавшее настырное русское упорство — а вот так! Авось — это готовность встретить препятствие лицом к лицу и лихо, отчаянно, рисково его одолеть.

Русским авось встречали мы всякое непредвиденное обстоятельство, любую опасность, и эта бесконечно удивлявшая иноземцев русская лихость абсолютно естественна для нас, полагающихся в трудностях, что встречаются на пути, на свои догадку, силу, напряжение воли и, разумеется, на удаль молодецкую.

А теперь коснемся всемирной убежденности в отсутствии у русских способностей к порядку и самоуправлению. Так ли это? А может быть, мы просто принцип организованности мыслим иначе, чем немцы и англичане, французы и американцы, чем евреи, наконец?

Есть два типа отношений в иерархии руководителя и ему служащих — это отношения подчинения и послушания. Под-чин-ение, если следовать исконному значению этого слова, предполагает преклонение перед законом, пребывание под игом закона. Само слово чин есть порядок действий, установленных законом.

Судите сами и по себе: подчинение крайне противно русской натуре, потому что в нем интуитивно, исходя из языковых смыслов, русский человек усматривает скуку регулярности и холод бессердечности. Организация, основанная на подчинении, наиболее эффективна у законников-немцев, которые и верховного вождя своего именовали «конунг», то есть законодатель. Русскими необходимость подчинения не отрицается, но там, где она применяется, действует у нас из рук вон плохо.

Наш подлинно русский тип организованности основан на послушании. Человек, оказывающий послушание другому, свидетельствует своими действиями о том, что тот, другой, достоин его доверия и покорства. Такой тип организации основан не на страхе перед законом, а на доверии, уважении и любви к личности вождя, который должен это заслужить, он должен быть этого достоин. Таков чисто русский тип организованности, чуждый западному представлению об организации и порядке.

В русском понимании иерархия начальник и подчиненный замещается отношениями, сходными с родственными, то есть это иерархия отца, его сыновей и дочерей, между собой являющихся братьями и сестрами. Причем допускается по-русски, что отец-правитель может быть суров, требователен, даже жесток, если жесткость и требовательность полезны детям. Подданные это чувствуют и добросовестно исполняют самые суровые приказы, что замечательно выразил А. В. Суворов, говоря об «отцах-командирах», и об этом же сказывается в старинных военных песнях, где поется: «Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ваши отцы? — Наши отцы — полководцы, вот кто наши отцы». Мы видим такой тип русского послушания в организации казацкой вольницы, где тюркское слово атаман по-русски означает человек-отец, то есть казацкое батька. И в современной российской армии хорошего комбата зовут батя. Мы знаем и типичное обращение отца-командира к солдатам: «сынки», что тоже наследует древнюю русскую иерархию послушания, а не подчинения.

Ярко выраженная в военных структурах, та же система организации на принципах послушания отлаженно действовала в государственном строе России. Царь, верховный правитель Руси-России, у нас всегда именовался царем-батюшкой, а отношения подданных между собой в подобной иерархии подразумевали братство. Благой, уважаемый, любимый всеми вождь, руководитель имел для русских значение, равное у европейцев хорошему закону. Вождя — того, кто вел за собой остальных, слушались беспрекословно, его любили, его встречали с искренними слезами счастья и умиления, его защищали до последней капли крови… Если же царь-батюшка, генерал-губернатор, отец-командир, куренной атаман, генеральный секретарь, президент или премьер-министр, и кто бы ни был еще из руководителей, оказывался не достоин уважения и доверия, то русское послушание со временем непременно сменялось неповиновением, доходившим до бунта. Бунт же могло вызвать невыполнение вождем, князем, царем, словом — отцом-батюшкой, своих отцовских обязанностей, в числе которых не только попечение о народе, как о своих сынах и дочерях, но и отеческая любовь к ним, гордость за них и их успехи. Западная иерархия, основанная на подчинении, не предусматривает ни попечения, ни взаимной любви, ни отеческой гордости, именно оттого подчинение закону по западному образцу холодно, бессердечно и несимпатично русским.