От последнего поворота он шел напрямик, пачкая сапоги сырой пахучей землей, отгибая нахальные ветки лещины, оскальзываясь на крутой колее. Туман лежал слоями, их взгорок, казалось, плыл. Он шагал, закинув голову, и мокрые листья хлестали по щекам и губам. С широкого синего неба били лучи родной заезды. Лишь в этом краю обретет он покой, моряк наконец возвратился домой, охотник спустился с холмов...
В такую сырость Марта вряд ли вывезла девочку в сад. Он тихонько, хоронясь за розовыми кустами, подобрался к крыльцу. Дверь приоткрыта. Занес уже ногу на ступеньку, но осекся - попробуй наследить. Марта такое устроит... Сунул ноги в чистилку. Звук ее, тихий обычно, показался оглушительным. Он поморщился. Сюрприза может не получиться. И точно, из-за угла выползла Марта, шваркнула туфлями с налипшей глиной, открыла было рот. Генерал решительно прижал палец к губам и мягко поднялся по лестнице. Холл, гостиная. Где же девочка? Ну, конечно, как он забыл! Сейчас три, послеобеденный сон. Он становится у изножья кроватки и обнажает голову, открывая багровый рубец - след старой подруги-фуражки, отличительный знак безупречного служаки.
Девочка просыпается и смотрит на него.
- Я вернулся, детка моя! - генерал протягивает руки. - Ты не должна больше бояться, Береника.
- Кого, деда? - Она садится, и старик видит, что личико ее, как часто бывало после сна, порозовело и не кажется слишком уж вялым.
- А никого! Никто тебе не страшен, дружок. Вставай! Разве ты не рада, что я вернулся?
- Рада, очень рада. Просто мне приснилось, что Эник больше не прилетит. А ты как думаешь, прилетит?
- Эник? Какой Эник?
- Я же говорила тебе, он такой смешной, с разноцветными глазками. Он пришел с неба. Мы с ним в мяч играли.
- В мяч? - генерал побледнел. - Бедная моя крошка.
- Ну да, я еще сказала ему, что не могу в мяч, что ходить не могу, а он сказал, что это чепуха, что все могут. И мы стали играть и бегать... Ой, да ты ничего не знаешь! А что это у тебя? - И легко вскочив на кровати, она подпрыгнула, прижалась к старику и схватила шершавый металлический кружок у него на груди.
- Я же говорил, Тосик, твоя теория опеки младенческих цивилизаций не стоит ломаного гроша. Четвертая неудача подряд! Не надоело? Хочешь еще попробовать?
Он промолчал. Хотел, конечно, но пусть Эник разрядится.
- На Хане мы очистили гидросферу, сделали воду источником бодрости, долголетия, а они... Ты помнишь, как уносил ноги от туземцев? На Лайме ты накормил всю ораву, привил им навыки рационального хозяйствования. И что? Вернулся на корабль побитый камнями. Хорошо хоть здесь, на Ауме, я не пустил тебя вниз. Я сразу смекнул, что от них добра не жди. Как видишь, в ответ на исцеление паралитиков они шарахнули из всех своих пушчонок. Нет, что-то ты напутал. Я всегда, говорил: маленьких детей надо любить такими, какие они есть. Реформировать их бесполезно, да и безнравственно... Сами должны вырасти.
- То-о-а! Эник! - раздался женский голос. - Куда вы, сорванцы эдакие, подевались?
- Мама, мы здесь, совсем близко, - ответил Эник.
- Кто разрешил вам взять корабль?
- Мы спросили у дяди Офа, он позволил.
- Ох и задам я вам, да и Офу заодно. Марш домой, слышите. Чтоб сию же минуту отправлялись на базу!
- Летим, мама.
Тос поднял голову и зашептал:
- Только знаешь что, заглянем еще на Симанию, Эник? Все равно по дороге, а?
