Очень грязная история - [13]

Опустив голову, скрыла невольную усмешку.

Отец тоже всегда так говорил, когда я пыталась понять, почему он постоянно уступал маме в их спорах. Когда-то для меня это было жуткой тайной, рождающей множество самых невероятных версий. Каких только причин его поведения я не выдумывала, пока не подросла и не сообразила, что делает-то он все равно по-своему. Холя и лелея, потакая капризам, едва ли не нося на руках, старший Мирайя оставался главным в доме, который держался на маме.

Жаль, с правильным выводом опоздала.

Травма позвоночника и несколько месяцев в экзокорсете уничтожили в моей жизни многое. Будущее, расписанное буквально по дням, исчезло из-за собственной беспечности. Обидно и… невыносимо больно!

Больше не было ночных вахт в рубке обязательно тяжелого крейсера, не было формы, не было армии… Больше не было ничего.

Отец не давал пасть духом, постоянно заставлял переступать через отчаяние, убеждая, что жизнь на этом не закончилась. Он, а не мама. Это позже я узнала, что она сломалась вместе со мной, и папа вытягивал из безнадеги не только дочь, но и жену. Потому и не подпускал ее ко мне, отправив к сестре и позволив вернуться лишь, когда медики сняли все ограничения. Кроме одного.

А тогда я совершила вторую страшную ошибку в своей жизни, даже не догадываясь, что буду не только корить себя за нее, но и благодарить. Уже судьбу. За новый шанс, за будущее, за найденное предназначение, которое могла пропустить, пытаясь быть похожей на любимых братьев, которыми безмерно гордилась.

В тот день, когда мама вновь появилась в нашем доме, я его покинула, предпочтя жить отдельно. Мне требовалась реабилитация, я выбрала полувоенный спортивный лагерь, находящийся на другом материке.

Сначала была курсантом, затем возглавила группу, а потом согласилась остаться там же наставником.

Не жалела об этом до сих пор.

Занятия по ситуативному анализу у нас вел директор Службы Маршалов Союза.

Окончательно окунуться в воспоминания не дала реплика Виктора:

– Ну, я же не самоубийца!

О кодовой фразе мы не договаривались, но эта прозвучала, почти как приказ.

Резко дернувшись, вырвалась из захвата.

Криво усмехнувшись, окинула обоих тяжелым взглядом.

– Вы тут пообщайтесь, а мне, кажется, пора. – И, не дав возможности высказаться, крикнула стоявшему у стойки Сиши: – Этот господин, – кивнула на Шаевского, – расплатится.

Останавливать меня никто не стал, но это уже была заслуга Виктора. Он махнул рукой, мол, не стоит, сам разберусь.

Я не успела еще дойти до конца улицы, когда он меня догнал. Передал вроде как забытую сумочку, шутливо ударил плечом.

– И как, это того стоило?

Остановилась, посмотрела на довольную физиономию напарника.

– Ничего особенного, – развела руками. Заметив, как в его глазах появляется наигранное разочарование, добавила: – Если, конечно, не считать уверенности в том, что здесь находится Горевски.

Кажется, для него это стало приятным сюрпризом.

Глава 3

– С Горевски – согласен. Но посмотреть издалека стоит. Для уверенности.

Я задумчиво кивнула, еще раз перебирая те немногие зацепки, которые позволили мне идентифицировать молодого любовника оперной примы, как Валесантери.

За свой талант Люсия пользовалась уважением приамцев. Но… трехлетний контракт, муж, оставшийся в Союзе, погибший сын и… интересный мужчина, которого частенько видели рядом с ней. Никто не осуждал, что не мешало обсуждать и делать выводы.

Признаться честно, я не рассчитывала на что-то серьезное от своего похода в бар, где собирались столичные журналисты, но сведения о сотруднике Шторма делали его не бессмысленным.

– Вечером – спектакль. Раз уж мы отдыхаем…

Виктор в ответ улыбнулся.

– Только без сообщений в прессе о таинственной незнакомке, которая составила конкуренцию самой Великолепной Люси.

Насмешливо приподняла бровь:

– Это вызов?

Тот качнул головой:

– Предостережение.

Обстоятельный разговор мы отложили до возвращения в отель. Не только мера предосторожности – за нами продолжали настойчиво следить, но и мое желание еще раз разобраться в собственных мыслях и ощущениях. А вот в них была путаница, и касалась она, как ни странно, в том числе и Виктора.

Увы, ассоциации выглядели пока настолько расплывчато, что до какой-то стройной картинки было далеко. Лишь отдельные имена, среди которых наиболее подозрительными были три: Шторм, Горевски и… третий сидел в кресле и смотрел на меня.

Заставив себя не поддаваться навязчивой идее, которая вполне была способна отравить мне жизнь, попросила:

– Повтори еще раз, что сказал шеф?

Во взгляде Виктора появилась ирония, но от комментариев он воздержался, сделав вид, что забыл о моем отчете, который я еще не закончила.

– У нас двадцать четыре часа свободы. Потом либо домой, либо начнем реализовывать мое предложение.

– Лучше бы первое, – выдохнула я. – А что Ромтттез?

И опять Шаевский обошелся без намеков:

– Сначала отказался разговаривать, а когда узнал, что твоя просьба, обещал что-нибудь придумать.

– Вы с ним так и…

– Не поговорили, – криво усмехнулся Виктор. – Ты не о том беспокоишься.

Я ответила ехидной улыбкой:

– А если это тебя внутренне гнетет? А вдруг…

– Лиз, – угрожающе прорычал он, – у моего терпения тоже есть пределы! – Наигранный испуг на моей мордашке напарника слегка смягчил: – Только не говори, что наш друг Валесантери – единственная новость.