Очень босоногая история: Маньяк на свободе! - [11]

— Венсан, я бы сказал не только исследование, но и расследование этой ужасной трагедии очень действительно важно, — собеседник говорил горячо и от волнения спутал порядок непривычных французских слов. — Ведь маньяк до сих пор на свободе и никто даже не может понять, кто это мог быть! Ваш талант будет тут очень кстати.

— Дмитрий, прошу вас только не забывать об одном факте значительной важности. Я ученый, а не агент 007. Мне важно изучить. А что делать с маньяком — пусть решают органы охраны правопорядка и суды соответствующих юрисдикций.

Лопухов тяжело вздохнул. У этих европейцев совсем иной менталитет. Прайваси превыше всего. Но что делать — в чужой монастырь со своим уставом не стоит лезть. Он продолжил:

— Венсан, я об этом не забываю. Органы правопорядка предоставьте мне. Но мне нужна информация, а вы, как никто другой, можете ее получить. Если вы узнаете, кто этот серийный убийца, то вы просто сообщите об этом мне, а доказательствами я займусь сам.

— Да, разумеется. Такой вариант будет оптимален для нас обоих.

— Отлично, Венсан. Тогда свяжемся через день, когда у нас, возможно, будет новая информация.

Человек, которого звали Венсан, вновь погрузился в работу. Поезд тем временем начал сбрасывать скорость, готовясь сделать краткую остановку на вокзале Брюссель — Миди. Рельсы начали ветвиться, словно побеги удивительного стального растения, растущего почему–то не ввысь, а ползущего по земле. Стрелки, эстакады, бессчетные пути одного из крупнейших железнодорожных узлов Европы. Сотни тысяч людей ежедневно проезжают тут в скоростных поездах, электричках, спальных вагонах и междугородних экспрессах. Все такие разные, но одновременно похожие — хотя бы тем, что едут через Брюссель — Миди.

Где–то на путях в районе железнодорожной станции Химки.

Ходит по городу мерзкий и жалкий

Говнофотограф с говнозеркалкой,

Навыков профи нет у него,

Больше не знают о нем ничего.

Интернетная народная мудрость.

Маленькой подмосковной станции Химки было, конечно, очень далеко до международного вокзала Брюссель — Миди. Всего четыре пути, пара новых стрелок с подвижными сердечниками, поставленными в ходе подготовки к организации движения на Октябрьской магистрали закупленных в Германии скоростных поездов «Сапсан». Но именно этот день мог бы стать для Химок по–настоящему звездным. Ведь именно эта станция была выбрана местом для самой настоящей фотосессии. Благодаря пока еще малоизвестному, но подающему большие надежды фотографу Артему Стародомову это место станет прославленным и узнаваемым, как Париж на снимках самого Анри Картье — Брессона[13]. Девушка–модель, которую даже с самой большой натяжкой трудно было назвать симпатичной, уже порядком замерзла. Что было неудивительно, так как была она только в легком платье и босиком, а температура воздуха вряд ли дотягивала до 10 выше нуля. Молодой мужчина в свитере и толстом пуховике, щуплый, тоже далеко не красавец, бегал вокруг с дешевой цифровой зеркалкой, каких сегодня накупили все, кому не лень. Он практически не работал с моделью, лишь постоянно щелкал аппаратом и давал невнятные указания, типа «ну, давай еще как–нибудь», «покажи мне свои ножки».

Фотограф так увлекся, что не заметил, как его окружили трое здоровых мужиков в форме рабочих–путейцев.

— Эй, парень, ты че тут снимаешь?

Парень слегка опешил, но быстро собрался, улыбнулся и слащавым голосом начал вещать:

— Я — фотохудожник, и это место как никакое другое подходит для раскрытия моих творческих замыслов, у меня собственный фотосайт в Интернете, и я очень известен…

Бригадир путейцев не дал парню продолжить живописание его достижений.

— Значит так, пойдешь к нашему начальству, пусть оно с тобой разбирается. А то ходит тут всякая шваль, потом поезда с рельс сходят.

Вид рабочих не допускал возможности спорить, и парень последовал вслед за бригадой. Девушка тем временем обулась, оделась и ретировалась в сторону ближайших жилых домов.

Злосчастный фотограф вынужден был предстать перед дежурным начальником. Огромный упитанный железнодорожник, которого, похоже, лишь форма ограничивала от того, чтобы раздуться еще больше, устрашающе навис над потерявшим дар речи и потупившем взгляд «фотохудожником».

— Артем Стародумов, значит.

— Стародомов… — робко возразил тот.

— Ну Стародомов так Стародомов. Еще раз повторяю вопрос. Зачем вы фотографировали путевое развитие станции Химки?

— М-меня н-не интересовало ни–никакое путевое развитие, я п-просто снимал свою п-подругу для ф-фотосайта.

— В общем так, маэстро. Флешку мы изымаем. На первый раз гуляй. Еще раз сунешься на объекты РЖД — пинай на себя. Без шуток. Не положено.

Толстяк откинулся в кресле и как–то сразу в нем пропала всякая суровость. Артем облегченно вздохнул и уже собрался уходить, как в комнату вошел парень, словно сошедший со страниц романов Жюля Верна. На вид ему было лет 25, но в его поведении, взгляде чувствовалась какая–то запредельная серьезность и основательность. Одет он был в черный костюм, который сидел на нем, как влитой. Но страшнее всего было его лицо — с правильными чертами, но словно высеченое из гранитного монолита, лишенное всякой мимики и эмоций. Без особых предисловий вошедший начал: