Очарованный остров. Новые сказки об Италии - [34]

— Что же вы, молодой человек, Бога не боитесь…

Но у родителей Зои скандал вызвал ужас.

— Мое терпение кончилось, — сказал Николай Палыч. — Я тружусь как слон, а моя дочь вышла замуж за идиота.

— Сколько лет я преподаю в вузе, среди молодежи, но подобного кошмара никогда не видывала, — заявила спокойная обычно Анна Петровна.

Хотели всерьез убедить Зою развестись с ним. К этому плану пытались подсоединить Лену, как будто более вразумительную дочку. Николай Палыч сказал ей с весьма твёрдым убеждением:

— Лена, если человек с таким цинизмом относится к собственной смерти, то что можно ожидать от такого человека?

А Анна Петровна добавила:

— Да кто он такой, чтобы так относиться к своей смерти? Так может только полубог или сумасшедший… Делай, Лена, вывод сама. Повлияй на Зою, она так любит тебя…

Лена сама-то немного растерялась от такого поведения веселого Гриши, но тем не менее ответила:

— Мама, ведь они любят друг друга, пусть Гриша в чем-то сумасшедший, но Зоя считает, что он ей подходит…

Анна Петровна чуть не разрыдалась:

— И это говоришь ты, психопатолог!

Отец вышел от таких слов в другую комнату. Лена мягко ответила:

— Мама, успокойся… Во-первых, я, как психопатолог, могу тебе сказать, что вся эта психопатология как наука — чушь собачья. Я в нее не верю. Чтобы понять, кто нормален, а кто — нет, надо знать, кто мы, люди… И куда идем. Человек не знает о себе самого существенного, главного… Как же можно судить, кто нормален, а кто — нет, если речь идет о мировоззрении и тому подобном… А объективно: клинически Гриша совершенно здоров, и Иван Семеныч, наш семейный врач и друг отца, подтвердит это… Гриша просто с причудами, если говорить обывательски.

Анна Петровна вспыхнула:

— Это мы, твои родители, обыватели, выходит…

— Да никак нет… Просто Зоя не хочет и думать о каком-то идиотском разводе. Я с ней говорила об этом. Наш разговор бесполезен…

— Ты тоже довольно цинична, Лена, — зло сказала Анна Петровна. — Не веришь в психопатологию, а на ней зарабатываешь…

Лена защитилась:

— Я не верю в нее по большому счету… А на низшем, маленьком уровне она может приносить пользу. Вся современная наука стоит на этом. Общемировоззренческие выводы, которые делает современная наука, — чистый негативизм, своего рода материализм, просто бред, отрицающий очевидное: дух, Бога, автономность сознания, но на уровне житейской практики она приносит пользу, хотя и большой вред одновременно…

Анна Петровна махнула рукой:

— Больно ты умная. Я сама займусь Зоей.

Но это занятие не дало результата.

И Гриша, и Зоя успокоили мать и отца. Гриша даже уверял, что больше такие шутки не повторятся.

— Ты хоть Зою пожалей, — со слезами на глазах говорила Анна Петровна. — Ей не до шуток. Она у нас девочка серьезная и чуть-чуть не от мира сего…

— Ну и слава богу, — ответил Гриша, — что не от мира сего… Посмотрите, сей мир-то каков.

Между тем Гриша переживал серьезный моральный кризис. После реальной возможности умереть он принялся за богословие, чтобы яснее понять, что будет потом. Не чурался и философии.

То, что он узнал, поразило его. Он-то думал, что будет встреча с неведомым, преображение сознания, боги, другие миры, а оказалось, что после определенных мытарств душа впадает в сонное состояние и спит как в коконе, до конца времен, как говорится. А что потом — это уже, извините, говорить сложно… Конечно, бывают исключения, и душа сразу определяется: идет вверх или вниз. Но в подавляющем большинстве случаев просто спит. До поры до времени, конечно. Но время это огромно…

И тогда Гриша заскучал. Он-то надеялся… А впереди, значит, смертный сон, покой мертвых, скука. Гриша, надо сказать, вообще не любил спать. Человек он был не в меру активный. Даже среди ночи вставал и что-то писал — свои песни… Само понятие сна навевало на него скуку. А скуку он терпеть не мог. «Лучше уж от водки умереть, чем от скуки», — писал великий поэт. А тут умрешь — и опять скука, монотонный сон без сновидений, покой умерших. Эх, Гриша, Гриша, а он-то мечтал о неведомом.

Собственно говоря, обо всем этом раскладе Гриша, конечно, знал и раньше — настолько это было известно и элементарно, — но как-то не обращал на это внимания, ибо сама смерть, представление о ней уводили его воображение в неведомое.

А сейчас он обратил внимание. Более того, такая картина реально захватила его душу. «Эх, Гриша, — бормотал он про себя, — что же остается?.. „Сыпь, гармоника! Скука… Скука… Гармонист пальцы льет волной…“ Запить, что ли? По-есенински! Где ты, неведомое?»

И Гриша запил.

— Я в смерти разочаровался, ребята, — говорил соседям по пившей стойке, — нет в ней ничего неведомого.

— Это на первый взгляд, — ответил однажды один сосед, а другой сбежал.

Однако Гриша стоял на своем.

Но запой продолжался недолго. Зоя и Лена образумили бедолагу. Помог и Валерий, муж Лены, который и сам был склонен к созерцанию, но в умеренных дозах.

— Нет тайны нигде, нет, — говорил Гриша. — А я без тайны жить не могу.

— Но пить-то зачем? — убеждала его Лена. — К тайне, тем более высшей, надо относиться серьёзно и в трезвом виде, только тогда можно увидеть ее черный непроницаемый свет.