— Это те же сахарные слова. Это заигрывание.
— Я так и подумал, товарищ Адриан. Так бы и теперь думал, если бы он не построил «терем-теремок».
— Какой «терем-теремок»?
— Ребячий. И плата грош с полушкой. Вот вам и прокламация о бесправии женщин! Это только лишь один вывод, который он сделал.
— Рассказывайте, рассказывайте…
— Есть и второй. Он спросил меня: отпустил ли бы я свою жену при таком «тереме-теремке» в цех?
— И что же вы?
— Ответил так, как есть. «Пустил бы, говорю, да оскорбительного мужичьего озорства боюсь, начиная с матерщины…» А он мне: «И я бы на твоем месте, боялся этого… — И тут же спросил: — А что, если бы кто-то, скажем, я, задумал открыть женский завод легких работ?»
— Интересно! И что же вы?
— Опять тогда я то, что думал, то и сказал: «В таком случае, говорю, желающих работать за половину цены нашлось бы хоть отбавляй». А он мне: «Этого-то я и боюсь. Поэтому на женский завод нужно будет принимать черед нашу Кассу, через Александра Филимоновича. В первую очередь вдов. В первую! — говорит. И палец так же, как я, поднял. — Во вторую — не вышедших замуж…, — Два пальца поднял. — То есть, значит, старых дев. Й, в-третьих, тех, кто хочет, кто должен разойтись со своим мужем и не может, боится бедности, нищеты, Вот три первых категории женщин, которые должны были приниматься в первую очередь… А что касается оплаты, — сказал он, — почему же работающая сдельно женщина за такую же деталь должна получать меньше мужчины? Почему?» Словом, сходил всеми четырьмя тузами — и все козырные.
— И он, вы полагаете, построит такой завод для женщин?
— Построит? Да разве я вам не докладывал? Завод «Женский труд» давно дымит! И не дымит! Он же без труб, а на электричестве.
Адриан поднялся с пня. Протер пенсне и сказал:
— Это страшный человек!
— Мефистофель рядом с ним, товарищ Адриан, опера оперой. Вам бы лично с ним встретиться и поговорить, тогда понятнее было, как нам дальше свою работу вести.
— Для меня это невозможно.
— Почему?
— Нужна причина и убедительная причина для встречи.
— Причин я вам, товарищ Адриан, не сходя с места, дюжину придумаю. От газеты приехали — первая. Мало ли газет… Хотите попробовать себя агентом по продаже хоть тех же замков… Хотите продать новый способ золочения деталей… У меня он есть. Поймете и, как свой, продадите… Он на всякого человека падок. Лишь бы польза от этого человека была. Школу можете предложить создать ему или в учителя напроситься. Он спит и видит новую школу в духе того же «гармонического примирения непримиримостей». Это тоже те же штаны, только покрой другой.
— А в самом деле, почему бы и не попробовать… — сказал Адриан и задумался.
Золотая подкова, подаренная Родионом Скуратовым Платону после его возвращения из Лондона, пролежав несколько лет на письменном столе, неожиданно выстрелила золотым фейерверком.
Первый ее триумф был, когда она превратилась в гранитную символическую арку при въезде в город.
Вторая, не менее триумфальная метаморфоза была превращением ее в гору золотых рублей. Началось это превращение с визита в Шальву губернатора, пожелавшего посмотреть плоды сказочного равновесия и заодно повидаться с Лучининым. Они гостили в то лето у Акинфиных.
Разглядывая подкову на письменном столе, губернатор, любуясь ею, сказал:
— Хорошо, если бы их было четыре. Я бы подковал свою выездную лошадь золотыми подковами, и пермские богачи посходили бы с ума от зависти.
Платон подумал тогда, что губернатор хочет получить золотые подковы не для коня, а для себя. Для подковывания своего расточительства. Губернатор разгадал подозрения Акинфина.
— Милейший Платон Лукич, напрасно вашу голову посетили недостойные подозрения. Золотые подношения я принимаю только от золотопромышленников. С вас же надо получать стальные подарки…
— Бог мой! Ваше превосходительство, — перебил губернатора Платон, — вы подарили мне золотую идею, за которую и сто подков из чистого золота будут мизерным гонораром изобретателю. И вам, ваше превосходительство, будут презентованы первые десять скатов стальных позолоченных подков. Вы подкуете коней всей губернаторской конюшни, а я не поспею выполнять заказы от пермских и других завистливых богачей.
С этого и началась новая статья шальных доходов.
Подковы давно уже перешли с наковальни на пресс. Их штамповали в горячем виде, в три приема, десяти размеров. И для битюгов. И для рабочих коней. Для рысаков. Для мелких лошадок. Кому что…
На четвертой странице газеты «Шалая-Шальва» подробно описывались и назывались по номерам подковы. Составитель рекламы доказательно утверждал, как невыгодно кузнецам изготовлять самим подковы и как разумно пользоваться готовыми, красивыми, долго не изнашиваемыми подковами высокой прочности фирмы «Акинфин и сыновья».
Убедительное, доказательное и выгодное просветляет и темные души тысяч кузнецов-одиночек, подковывающих миллионы лошадей империи. И самый заскорузлый и жадный из них понимал, что своя подкова обходится дорого. Не дешевле обходилась и покупная подкова, которую так же делали в больших кузницах, теми же простыми способами, что и в малых. И делали случайных размеров, а тут в прейскуранте фирмы Акинфиных на каждом листке мерные подковы были представлены в их точную величину, каждая под своим номером.
