Очаг - [14]

Носят ее живые —

значит, помнят о вас!..

Черная, горская шаль,

с детства ты мне известна,

Издавна почитаю

тихую скорбь твою.

Песни твоей печаль,

хотя она бессловесна,

Я до конца понимаю,

вместе с тобой пою.

Песня черной шали

Я — черная шаль

И черна потому,

Что ныне печаль

У кого-то в дому.

Средь ночи беззвездной,

Средь белого дня

Нет в мире покрова

Печальней меня.

Я — черная туча

Над вешней долиной,

Воронье перо

На груди голубиной.

Гроза, что затмила

Сияющий день,

Загубленной радости

Черная тень.

Я — черная шаль,

Я черна оттого,

Что носит сиротство меня

И вдовство.

В сердцах матерей

Я живу неустанно.

В груди дочерей

Я — как черная рана.

Черна, как печаль,

Моя чернота.

Я — черная шаль,

Я — поминок фата.

Я горе храню

Под своей чернотой,

Меня надевают

Полночной порой.

Меня не снимают

Средь белого дня.

Нет в мире покрова

Печальней меня.

МОЯ БЕСЕДА С ЧЕРНОЙ ШАЛЬЮ

3 — Скажи мне, всегда ли ты черной была?

Быть может, когда-то была ты бела?

— Как пена морская, была я бела,

Как белая чайка, по сини плыла,

Как чайка, что, пены коснувшись слегка,

Уносит ее белизну в облака.

Такой белопенной, молочной была я,

Когда твоя мама была молодая,

Когда ей поднес луговые цветы

Отец твой. И был он моложе, чем ты.

Но много трудней, чем живете вы все,

Он жил, сирота, муталлим медресе⁶.

Пошли на базар продавать вороного,

И вот на плечах у невесты — обнова.

Помазали медом невесте уста:

— Пусть жизнь твоя будет сладка и чиста,

Как нынче сладки твои нежные губки!..

И, как пенно-белые крылья голубки,

Взлетала я в пляске на свадьбе у них!..

Смотрел на невесту влюбленный жених,

Поэт, он забыл о стихах на минуту,

Сидел и молчал, очарованный будто,

На палец мою намотав бахрому...

— Так что ж изменила ты цвет?.. Почему?

— Ах, свадебный пир еще длился в ауле,

А черная весть прилетела как пуля,

Дурное — оно, как на крыльях, спешит:

В жестоком бою был наш родич убит.

На землю чужую, в стране незнакомой

Упал он, погиб он далеко от дома,

И буркой прикрыли его земляки,

А мама печальную песню Чанки⁷

Запела о том, как, поверженный, пал,

Вдали от отчизны отважный Батал.

И слезы катились по мне то и дело,

И я все мутнела, и я все чернела...

— Скажи, что еще приключилось с тобою?

Была ли когда-нибудь ты голубою?

— Была... Голубей, чем небесный атлас,

Была я в тот самый торжественный час,

В тот день, для отца твоего незабвенный,

Когда твоя мама с покоса не сено —

Дитя привезла, прошептала, смутясь:

«Хоть сына мы ждали, но дочь родилась!»

Отец твой — а это вы знаете с детства! —

Вдруг весь просиял, точно солнце, отец твой,

Взял на руки дочь, и услышал Хунзах:

«Смотрите!.. Весь мир у меня на руках!

Ребенок! Да есть ли созданье чудесней?!

Да будешь ты, дочка, той первою песней,

С которой встречают весеннюю рань!..»

Купил он для мамы лазурную ткань,

Чтоб маму и дочь обходили невзгоды,

Чтоб не было к дому пути для врага —

По старой примете,

над дверью, у входа,

Прибил он витые бараньи рога.

А мама, лазурной окутана тканью,

На крышу взойдя, источала сиянье,

Глаза ее были синее, чем тот

В Сорренто тобою виденный грот.

— Куда же девалось сиянье лазури?..

— Оно потонуло в печали и хмури.

И может ли рог — хоть витой, хоть какой —

Препятствовать натиску злобы людской?!

Лазурь мою смыло слезою соленой...

Какой только я не была!..

И зеленой,

Как в Африке знойной могучий банан.

Лиловой была, как просторы полян,

Что в мае коврами фиалок одеты.

Была я кофейного, теплого цвета,

Оранжево-желтой была, как закат,

Была золотистою, как листопад,

И серой, как надпись на старом кинжале,—

Цвета перемены судьбы отражали.

И злобная зависть, вражда, клевета

Злорадно гасили живые цвета,

Чуть искорка счастья затеплится в недрах,

Как тут же потушит недремлющий недруг...

— Но разве все лучшие люди земли

Веселые краски сберечь не смогли?

— «Веселые краски»?! Да как уберечь их,

Когда все бело от костей человечьих,

Когда по дорогам шагает война

И кровью земля напилась допьяна?!

В те годы тела устилали равнины,

И души солдат, словно клин журавлиный,

По небу летели, как в песне твоей,—

Той песне, какую сложил ты поздней...

Весь мир пропитался и горем и злобой.

«Веселые краски»! Сберечь их попробуй!

И стала я тусклою, словно зола.

Казалось, надежда навек умерла,

Казалось, цвета я меняла напрасно...

— Скажи, а была ты когда-нибудь красной?

— Была я, как пламя пожара, ярка.

Но спрячешь ли пламя на дне сундука?..

Из мрака поднимется к небу светило.

Все красное мама твоя раздарила

Бойцам-партизанам, героям Хунзаха,

Чтоб красной звездою сверкала папаха,

Чтоб, в бой устремляясь, могли смельчаки

Украсить шинели свои и штыки.

В семнадцатом

Женские красные шали

Знаменами гордыми в небо взмывали.

Потом из остатков пробитых знамен

Тебе — пионеру — был галстук скроен.

Прекрасные ленты багряного цвета

Вились на пандуре⁸ Махмуда-поэта⁹.

Когда же навеки замолк наш певец,

Упавший пандур подхватил твой отец,

И ленты взметнулись по-прежнему ало

При звуках «Заря обновленная встала»...

Над миром весенняя встала заря,

И мир обновился пылая, горя.

Ты — отпрыск Гамзата, ты — сын его третий,

На землю явился на раннем рассвете,

И может быть, ты потому и поэт,

Что мама тебя завернула в рассвет.

— Все верно... Но гибли в горах сыновья.