Очаг - [17]

…Пшеничное поле у реки было похоже на раскинувшееся вокруг зелёное море. Эта картина подняла Оразгелди настроение, воодушевила его. Эту красоту он мысленно сравнил с хорошенькой женщиной, принарядившейся и нетерпеливо ожидающей возвращения мужа из дальней поездки.

Отложив поводья, Оразгелди соскользнул с телеги и опустился на корточки на краю раскинувшегося вокруг зелёного поля. Сняв с головы папаху, надел её на одно колено, достал большой носовой платок и отёр им пот с обритой головы, с шеи и лба. Любуясь зелёными всходами и думая о завтрашнем урожае, он ласково погладил нежную зелень.

Пшеничное поле порадовало Оразгелди, подняло ему настроение. Куда-то отошли вчерашние переживания, уступив место приятным мыслям о том, что совсем скоро пшеница созреет и начнётся жатва, после чего пшеничные зёрна превратятся в муку, из которой выпекут вкусные ароматные лепёшки и заполнят ими сачаки. Ему даже показалось, что хмурое небо очистилось, посветлело, а мир вокруг стал ярче и теплее.

Оразгелди понимал, что на свете нет ничего вечного. Разве не было сказано: «Не бывает сорок лет голода и сорок лет сытости»? Всё на свете проходит, только Оразгелди казалось, что эти дни проходят слишком медленно, к тому же и с тяжким грузом за спиной. Как портится погода, так и судьбы вдруг резко меняются, для этого достаточно любого повода.

И хотя пшеничное поле напоминало зелёное море с едва заметным плеском волн, обойдя его со всех сторон, Оразгелди, будучи прирождённым земледельцем, сразу же заметил, что в некоторых местах всходы были не такими яркими по цвету. А ведь семена по всему полю разбрасывали одни и те же. Видно, почва в тех местах была не такой здоровой, ей нужна подкормка и уход, как за больным. Надо бы туда пару телег навоза накидать, удобрить землю, тогда и всходы оживут и станут ярко-зелёными, как все остальные. А вообще-то пшеница не из тех культур, которая требуют особого ухода, она неприхотлива. Достаточно хорошо вспахать и удобрить землю, вовремя провести посевную, в случае необходимости пару раз оросить всходы, после чего можно готовить вилы и сита.

Разбросав деревянными вилами в нужных местах привезённый навоз, Оразгелди подумал: «Однако ещё пару телег навоза не помешало бы». Он вдруг вспомнил про старый колхозный коровник. В прошлом году после обильных дождей река разлилась и унесла с собой часть колхозного коровника. Оразгелди тоже был тогда одним из тех, кто помогал колхозу переносить размытый коровник в другое место. А некоторое время назад он обратил внимание на то, что на том месте осталось много навоза. Он тогда подумал: «Надо бы забрать навоз отсюда и разбросать по полям, он вон уже в перегной превратился». К тому же, это место было намного ближе, легче навоз взять здесь, чем ехать за ним в село. Оразгелди решил, что наберёт там две-три телеги навоза. Он пошёл вдоль берега реки, обходя стороной небольшие лужицы, поросшие камышом и тамариском.

У реки паслись коровы, которых только что подоили и отпустили на волю. Разбредясь по лужайке, они щипали высохшую травку. Кажется, снова пойдёт дождь. Весенний ветерок гнал по небу тучи в сторону Мары. Временами из-за туч выглядывал кусочек светлого неба, похожего на тело не знавшей загара женщины. Тучки бросали на землю таинственные взгляды, словно говорящие: «Ну, вот, мы уходим!», будто желая, тобы и земля, разделившись на островки, последовала за ними.

Временами вода реки, натыкаясь на преграду, образовывала небольшую запруду, на поверхности которой можно было видеть, как блестит чешуя выпрыгивающих из воды рыб. Это было время, когда рыба шла на нерест, и в азарте любовных игр совершала прыжки и выскакивала из воды.

Медленно катя телегу, Оразгелди заметил, как из брода в нижнем течении реки вышли три-четыре коровы, шедшая впереди них пожилая корова вдруг остановилась увидев его, опознала значит своего бывшего хозяина и посмотрела на него, вытянув шею, словно в ожидании чего-то. Животные всегда узнают своих хозяев, и Оразгелди тоже узнал свою корову. Сидя в телеге, он мысленно погладил её по спине, по шее. Услышав за спиной шаги, обернулся и увидел пастуха в накинутом на плечи халате и с посохом в руках. Обратив внимание на поведение жёлтой коровы, улыбнулся: «Бедное животное, узнало своего хозяина», — произнёс он и многозначительно улыбнулся.

— Похоже, это так, смотрит, не отрывая взгляда, бедняга, — отозвался Оразгелди.

— Ах, брат, к чему сомнения, уж кто-кто, а животное никогда не забывает доброты и ласки, хороших кормов. Это человек может забыть добро, а животное никогда не забывает. Ты разве не видишь, как ведёт себя кобель твоего дяди Гувандык бая? Уж сколько времени прошло, как бай, скрываясь от большевиков, бежал в Пырары⁷, а собака до сих пор сторожит его дом, в тени дома, положив голову на золу тамдыра, лежит. Всё ждёт своего хозяина.

— Да, старики когда-то говорили: «Чья скотина? Кому Бог прикажет, тому она и принадлежит», — ответил Оразгелди, стараясь не показывать, как он расстроен из-за того, что пришлось отдать колхозу свой скот.

— Ну, да, конечно, нам только и остаётся смириться… — Одной рукой придерживая ворот халата без застёжки, он пытался натянуть его на себя, но тот никак не поддавался. Пастух стал ругать себя за беспечность. — Нет, этот дон никому не доставит удовольствия, такой же противный, как Ягды-кемсит. То и дело раскрывается, полы его расходятся, и холод пронизывает тело насквозь. Надо бы, придя домой вечером, кинуть его жене и заставить, чтобы она пришила тесёмки, но ведь это же я, как только попадаю в тепло дома, обо всём на свете забываю.