Обзор истории русского права - [293]

да у Левонтея у Осюнина сына, да у его сына у Давыда да у Нечая, у Онцифора у Степанова сына, да у Микиты у Ортемьева сына у Сущовых, их выти деревню Митяево да деревню Козлино». Среди подписей послухов находим следующую подпись продавца: «По сей купъчой грамоте яз Иван (с) своим отцом и своими дядьями и своею братьею землю продал и руку свою приложил» (Там же. № LIII). Если бы человек, напитанный индивидуалистическими понятиями нынешнего вещного права, возразил, что продавец действует, как поверенный, то доверяющими являются не только отец его, но и «братья» (родной и двоюродные), т. е. также сыновья при отцах. В Акт., изд. Федотовым-Чеховским (№ 10), находим судебное дело, в котором ответчиком является «Гридка Афонасьев и в отца своего место»; он заявляет, что истец Ушак, намеревавшийся искать земли и пожен «на моем отци… да и на мне, на Гридке, не явился к суду». «А то, господине (говорит ответчик), земли отца моего Офонасьева, да и мои». Князь «присудил те земли и пожни Офонасью и его сыну Гриде и велел дати Гриде и его отцу Офонасью грамоту правую бессудную». Представляемые примеры берем не по выбору из многочисленных ныне изданий актов, а из первого подручного собрания их и могли бы увеличить их ad libitum. Но полагаем, что для беспристрастного наблюдателя их достаточно: дело не в количестве, а в смысле их. Думаем, что если бы Неволину можно было располагать такими же материалами, какими обладаем мы ныне, то и он, несмотря на свое постоянное подчинение понятиям действующего Свода, не решился бы настаивать на своей теории.

Само собой разумеется, что общность вещных прав родителей и детей имеет, подобно общности супружеских имущественных прав, свои пределы. Обозначим один из них: отец при жизни своей допускает выдел детей и берет часть на прожиток; этою частью он распоряжается один; отсюда является ряд таких актов, в которых отец, отчуждая вотчину, между прочим гарантирует неприкосновенность сделки и от детей своих. Другой случай: взрослый сын получает при жизни отца поместье в отвод и там заводит свое отдельное хозяйство, между тем родовые вотчины остаются под управлением отца; возникают отдельные имущества у невыделенного сына и отдельные сделки обеих сторон. Вопрос, мог ли неотделенный сын иметь собственное имущество, разрешается в утвердительном смысле уже с древних времен: так, имущество умершей матери уже по Русской Правде принадлежит детям, хотя и состоит в управлении вдового отца. Кроме наследства, дети могли получить со стороны специальный дар. Но других источников приобретения особенного имущества неотделенными детьми предположить нельзя: все приобретаемое детьми путем возмездных сделок и труда составляло общую семейную собственность (Неволин, предполагая с древнейших времен безусловное право и отделенных и неотделенных детей на отдельную собственность, между прочим говорит: «Между родителями и детьми могли быть и тяжбы об имуществе», и ссылается на выражение устава Владимира: «Братья или дети тяжються о задницю». Но это выражение означает: братья или дети умершего будут тягаться о наследстве между собой).

Подобно тому, как общность имущественных прав супругов постепенно разрушается в XVII в., и общность прав родителей и детей ослабляется законами 80-х годов этого века (см. текст). Но мы говорим «ослабляется», ибо разрушить столь прочное, вековое создание народного обычного права было нелегко. Поэтому оно совершенно ясно выступает даже в самом конце XVII в., особенно, когда речь идет о правах вдовы-матери и ее детей. Приведем пример: «Се яз вдова Огрофена Прокофьева дочь Яковлева жена Вельяшева з детми своими с Иваном болшим, да с Иваном меншим Яковлевыми детьми Вельяшева… что применяла я Ографена с детми своими игумену Ионе с братиею… из поместья своего вУглицком уезде… пустошь Шишкино… а против того выменила я вдова Огрофена с детми своими у него игумена Ионы… из монастыръской их вотчины в пустоши Теренине четверик пашни… И к допросу стать сыну моему Ивану большому в поместном приказе, а мне, Ографене с сыном же своим Иваном же меншим, к допросу стать на Углече… И впредь мне… и детям моим и женам их и детям до той нашей променной пустоши… дела нет и тою променною пустошью нам не владеть. А буде мы… хотя в малом в чем не устоим, и на мне, вдове Ографене, и на детях моих… и на женах их и на детях взять… за неустойку 100 рублей денег». На обороте подписи такие: «К сей меновной записи села Воскресенского Воскресенъской поп Диомид Иванов вместо дочери своей духовной – вдовы Агрепены Прокопьевы дочери Яковлевские жены Вельяшева, по (ее) веленью, руку приложил. К сей меновой записи Алексей Варанчеев вместо Ивана большево да Ивана меныпево Вельяшева, по их веленью, руку приложил» (С.А.Шумаков: «Угличские акты», № LXXVIII, 1692 г. надо читать 7200; см. акт 97). Кто же был собственником имения: вдова или два ее сына? Если вдова, то зачем сыновья не только участвуют в сделке, но действуют от своего лица при ее подписи и утверждении? Лишь тогда, когда наступает семейный раздел, члены семьи получают личные права на части общего имущества (Там же. № XCVII, о тех же лицах). Отцы семейств в конце XVII в. пишут уже всегда только от своего лица.