Обжигающее чувство - [34]

— А что представляет из себя твоя мачеха?

— Глэдис… Она еще ниже тебя!

Эвелин резко выпрямилась.

— Не такая я уж маленькая! — Она воинственно вздернула подбородок.

— Ну, скажем, не слишком высокая. Ниже среднего роста, я ведь на добрых тридцать сантиметров выше тебя. — Он прижал ее к спинке дивана и поцеловал. — Ты будешь слушать про Глэдис или нет?

— Продолжай, — недовольно буркнула Эвелин, и Томас успокаивающе коснулся ее лба.

— Глэдис женщина что надо! Добрая, искренняя, преисполненная любви ко всему на свете. Если уж она вобьет что-нибудь себе в голову, — ее ничем не остановишь. Это она натаскивала меня перед Академией — так что своим зачислением я полностью обязан ей.

— Значит, ты не возражал, когда твой отец женился второй раз?

— Возражал?! — Он рассмеялся. — Да я просто лез из кожи вон, чтобы свести их вместе. Это было непросто… Отец вел себя с ней, как робкий юнец.

— А твой отец? Какой он?

— Довольно суровый. Лучший в мире отец. Когда я был мальчишкой, я твердо знал — мой отец будет защитой и опорой всегда, до самой смерти.

Весьма странная характеристика любимого отца, подумала Эвелин, хотя, глядя на Тома, нетрудно поверить в то, что его отец действительно суровый… Наверное, отец и сын были очень похожи друг на друга.

— Ну, довольно обо мне, — неожиданно заявил Том, хотя все это время он меньше всего говорил о себе. Эвелин опять почувствовала его отчуждение, как будто слегка приоткрывшаяся тяжелая дверь, охранявшая самые сокровенные мысли и чувства этого человека, вновь с грохотом захлопнулась перед ней.

Он усадил ее к себе на колени, распахнул полы ее пушистого халата и положил руки на обнаженную грудь.

— Теперь я хочу узнать тебя.

Слегка вздрагивая, Эвелин опустила глаза, глядя на сильные бронзовые руки, накрывшие мягкие белоснежные холмики.

— Все это уже не ново для тебя…

— Возможно. — Голубизна его глаз сменилась синевой. Нетерпеливая рука скользнула вниз, к мягкой складочке между стройных ног.

— Это так, но теперь ты волнуешь меня еще больше, чем раньше. Раньше я только представлял себе твой вкус, а теперь… — Эвелин задрожала от острого, горячего наслаждения.

Том распахнул свой халат… Сейчас он был похож на возбужденного жеребца, ноздри его раздувались, вдыхая аромат женщины. Не убирая руки с ее лона, он развернул Эвелин к себе лицом и устроился поудобнее. Она опустилась на него с диким, сдавленным криком.

— Теперь я знаю, какая ты сладкая, — шептал он, — и как славно ты дрожишь подо мной, и как чудесно ты ласкаешь меня своими нежными руками…

Она начала двигаться, сгорая от желания, стремясь к освобождению, которое было уже совсем близко… Руки Тома стиснули ее бедра, как если бы он хотел задержать ее движения; Эвелин жалобно всхлипнула, и вдруг он вцепился в ее ягодицы и принялся поднимать и опускать на себя нежное женское тело.

Это совсем не было похоже на предыдущие нежные игры, это было быстрое, грубое и жадное соитие. В поисках равновесия Эвелин ухватилась за бронзовые от загара плечи Тома — и тут сладкая судорога сотрясла ее тело. Он отстал от нее всего на мгновение…

Восстановление сил заняло гораздо больше времени, чем их яростная отдача. Эвелин обессиленно затихла на груди Тома. Бережно убрав спутанные пряди волос с ее лица, он крепко прижал к себе свою женщину.

— Я не слишком-то забочусь о тебе, — тихо шепнул он. — Это уже второй раз.

— В чем дело? — пробормотала она.

— Я опять взял тебя, не предохранившись.

— Но я ведь сама так хотела. Я хотела знать, хотела чувствовать только тебя.

— В первый раз да. Но сейчас я обязан был вспомнить. Нет никакого оправдания тому, что это произошло во второй раз!

Почувствовав резкость в его тоне, Эвелин села и прямо посмотрела в лицо Тома.

— Я не ребенок и еще не совсем идиотка. Я не хуже тебя представляю себе степень риска — и ровно половина ответственности за него лежит на мне. Я ведь могла сказать, — нет, но не сказала. Не стоит преувеличивать опасность. В детстве и ранней юности я интересовалась практически всем, в том числе и этим. Я знаю все о циклах и безопасных днях и уверяю тебя — у нас нет никаких оснований для тревоги.

— Все это не дает стопроцентной гарантии, Эвелин.

— Тебя это действительно так беспокоит? — спокойно спросила она.

— А тебя нет?

— Нисколько, — голос ее был спокоен и тверд.

Том пытливо оглядел ее. Эвелин ждала, что он спросит почему, но вместо этого он сказал:

— Я требую, чтобы ты немедленно сообщила мне, если у тебя будет задержка хотя бы на один день.

Это был явный приказ, поэтому, лихо отсолютовав, Эвелин выпалила:

— Есть, сэр!

Иногда он был слишком уж военным…

Том рассмеялся и легонько шлепнул ее по мягкому месту, ссаживая с колен. Эвелин встала и запахнулась в халат.

— Когда мы уезжаем?

— Я договорился, что мы оставим номер попозже. Около шести.

Итак, им осталось провести здесь, в замкнутом пространстве гостиничного уединения, точно отсчитанное и неумолимо уменьшающееся количество часов. Поразительно, как быстро она привыкла к этому номеру. Возможно, это уединение стало бы утомительным, продлись оно, скажем, неделю, но как бы она хотела провести такую неделю… Только ее никогда не будет. Завтра они оба вернутся к работе, она на земле, он — в небе. Завтра ей предстоит вновь пройти через страх, потому что ее любимый мужчина будет опять совершать свою опасную работу, чему она не сможет помешать, чего не сможет предотвратить. Бесполезно даже пытаться… Есть мужчины орлиной породы, и Том Уиклоу был одним из них — только смерть или старость вернут его на землю. Эвелин с радостью разделила бы с ним его судьбу, если только бы он позволил ей это.