Обжигающая грань - [63]

– Но ты же хотела остановиться! Не потому ли, что…

– Нет! Не потому! У меня есть Эдик, он один для меня важен. А с тобой бы у нас никогда ничего бы не вышло. Ты был прав, когда говорил, что мы слишком разные. У меня в голове ветер – я ненормальная, неадекватная и страшная, а у тебя всё наладится, вот увидишь. Работу себе ещё лучше найдёшь и девушку – модель. Уверена, к тебе уже стоит очередь из рыжеволосых пышногрудых кандидаток без заморочек…

– Что?! Я говорил так про нас, когда почти не знал тебя…

– А теперь узнал! – Венера крайне раздражена и непреклонна. Зря я пошёл на поводу у Лили. Нет тут никакого второго шанса. – Это бессмысленный разговор, Илья! Сразу тебя предупреждаю.

– Хорошо, успокойся! Раз ты так категорична, я окончательно сдаюсь! – обречённо поднимаю руки вверх, признавая поражение. – Исчезну из твоей жизни навсегда, как и просишь. Но сначала присядь. Есть кое-что, о чём ты должна знать. Это касается твоего брата.

– Вани? – девчонка уставилась на меня в недоумении. – Не утруждайся придумывать: он давно погиб. Других братьев у меня нет.

– Знаю, что погиб. Утонул… – горло мучительно сковывает, во рту пересыхает. В груди разгорается адское пламя. Сам не могу поверить в то, что готов выложить всё, как есть… Всё, как было. – Я был там, на том злосчастном озере и не спас его.

Глава 21

Венера смотрит на меня недоверчиво прищурившись, но подчиняется просьбе, молча усаживаясь на край своей кровати. Она жестом указывает на стул у окна, однако, я сразу не решаюсь двинуться.

Ноги плохо слушаются, руки ощутимо потряхивает. Я не иду, а скорее поступательно дергаюсь к стулу. Должно быть, моё взвинченное состояние заметно со стороны, иначе девчонка давно бы уже поторопила. А она терпеливо ждёт.

Сознаться в своём главном промахе оказывается слишком тяжело. Я бесконтрольно ерзаю на стуле и катастрофически не представляю с чего начать: что стоит осветить, а что оставить при себе. Есть ли смысл ворошить ту часть правды, о которой кроме меня никто не знает?

Нервно сглатываю, делаю глубокий вдох и, бросив на серьёзное лицо девчонки опасливый взгляд, заставляю себя наконец открыть рот.

Но после первых двух корявых сбивчивых фраз, я отыскиваю глазами упомянутую ранее фоторамку и, сфокусировавшись на ней, выпадаю из реальности, выливая на девчонку воспоминания, которые не дают мне спокойно дышать последние двенадцать лет.

Я рассказываю Венере всё предельно подробно. И про то, как её брат с парочкой друзей-отморозков, не распыляясь на словесные объяснения, жестоко отметелил меня накануне гибели. И про то, как я нагло соврал родителям, что неудачно свалился с мотобайка знакомого, на котором мне строго-настрого запрещалось кататься.

Да-да! Долгое время я был послушным, можно даже сказать, образцовым сыном. «Илюша у нас – идеальный ребёнок!» – любила повторять мама, хвастаясь перед друзьями очередным моим достижением.

И именно в тот день, когда я с трудом, еле разогнувшись, без единого живого места на лице, добрался домой, произошёл первый грандиозный скандал. Наказаний было много, но главным стал запрет выходить за пределы нашей калитки, что для меня – любителя тайно порисовать в тихом местечке на лугу, оказалось неприемлемо.

Я впервые пошёл наперекор до конца, бездумно рассорившись с родителями, и на следующий день просто сбежал из дома, насколько это позволяла ноюще-режущая боль по всему телу. Но меня больше беспокоила кровоточащая рана в душе. Предательство Лены никак не вязалось с её совершенным, выдуманным мною образом самой лучшей девушки. Она ведь знала, что я созрел признаться в своих чувствах и даже подала надежду, попросив сделать это в особенном месте, которым в итоге оказался заброшенный дом – ловушка. Дубцова заманила меня туда не дрогнув, загадочно улыбаясь по пути, хотя прекрасно осознавала, чем для наивного паренька закончится этот поход.

Я был чертовски зол, рассержен, подавлен и разочарован. Моральное и физическое унижение не шло в сравнение с горечью от безответной любви, прорвавшей в груди огромную дыру.

Хотелось, истошно вопя во всё горло, удрать от собственных ядовитых чувств, и найти безлюдное место, в котором получится выпустить удушающие эмоции наружу.

И я шёл, не задумываясь о том, куда иду, стараясь не останавливаться. Крайне досаждала правая нога, опираться на которую становилось всё невыносимее. Но я не сдавался: упрямо дохромал до луга и поставил себе цель доковылять до дальнего озера. Оно всегда пугало меня, одновременно завораживая. Возникло стойкое желание нарисовать именно этот водоём. И это желание привело меня к Ивану Рыльскому.

Я сразу узнал его в дико испуганном, беспомощном парне, судорожно бултыхающемся далеко от берега. И, мне кажется, Рыльский тоже узнал меня, когда всё же успел набрать в легкие воздух и попросить о помощи.

Ни единой мысли о мести не возникло в моей голове, но меня парализовало ужасом – состояние аффекта оглушило и ослепило.

Понятия не имею, как долго я бездействовал, на сколько жизненно важных секунд, а может и минут, замерев отключился, безвозвратно упуская возможность спасти человека.