Обычные командировки. Повести об уголовном розыске - [30]

— Кто же это написал? — поинтересовался Дорохов.

— Автор решил остаться неизвестным.

— Ох, знаю я этих анонимов, — сказал Дорохов. — Сколько крови портят они людям! Сколько времени и труда напрасно уходит на проверку их заявлений. Редко анонимные сведения оказываются верными...

— Да, ты прав, конечно... Вот посмотри, — Мамбетов показал Дорохову целую пачку разных справок и характеристик, подшитых в дело. — Кассир — женщина честная, на комбинате работает давно, пользуется уважением, ее все знают только с хорошей стороны. Короче, никакого отношения к преступлению не имеет. А вот на этого джигита взгляни внимательно. — Мамбетов протянул Дорохову снимок крупного мужчины в дорогом костюме, небрежно развалившегося в кресле.

— Так это я его только что видел? — удивился Дорохов. — Мне показалось, что он свидетель.

— Ха-ха-ха! Не торопись, да-ра-гой, — с нарочитым акцентом произнес Касым.

Александр Дмитриевич взглянул на оборотную сторону фотоснимка и прочитал: «Преступник-рецидивист Нечаев, он же Зуев, он же Крылов, он же Второв Владимир Иванович, сорока двух лет, судим неоднократно», и уже с бо́льшим интересом стал рассматривать снимок. Мягкая улыбка, веселые глаза, открытый лоб невольно вызывали симпатию.

— Хорош? — вздохнул Мамбетов. — Вот на нем мы и застряли. Ну, кажется, сейчас дело сдвинулось. — Касым вынул еще неподшитые листки, вырванные из ученической тетради в клеточку, исписанные корявым почерком, и положил их сверху.

— Его показания. Вчера написал. Ты пока познакомься, а я скоро вернусь.

Вначале документ назывался «Исповедь сломанного человека», потом это название было зачеркнуто и ниже крупно выведено: «ЯВКА С ПОВИННОЙ». Дорохов стал читать:

«Я, Нечаев Владимир Иванович, родился в Севастополе в 1929 году. Отец и мать погибли в Отечественную войну, а моя жизнь побежала по кривой дорожке. Из детского дома сбежал. Стал воровать. Поймали, осудили и отправили в колонию. Убежал и снова воровал. Поймали второй раз, опять суд и уже колония построже. Освободили по амнистии, устроили в Алма-Ате на механический завод, дали общежитие, записали в вечернюю школу. Все как у людей, и я стал работать и учиться. Но, как говорится, кому что на роду написано. Однажды встретил дружка. За встречу выпили. Он смотрит на меня и говорит: «Что-то ты одет как бродяга. Снимай свои вещички, я тебе сменку дам, есть тряпки, как на тебя шиты. Правда, они «темные», но это ничего, из другого города». Зашли мы с ним на одну квартиру, где он остановился, сбросил я свою честную рабочую одежонку, надел все новое — чужое. Снова потянуло на старую дорожку. Рестораны, девочки, а через несколько дней поиздержались, пришлось пойти на дело. Идем с вещами, а навстречу милиция. Такая у меня планида. Осудили уж как взрослого, учли мои первые судимости и дали на полную катушку. От звонка до звонка пять лет просидел. Потом еще два раза попадался. Последний раз освободился, решил приехать в Ош. Мне об этом городе рассказывали. Тепло, фрукты какие хочешь... Устроился на хлебозавод. Дали койку в общежитии. Все бы хорошо, да, видно, на беду, разыскал в городе кореша — Вальку Лобанова, мы с ним на Колыме пять лет вместе баланду кушали. Оба без денег. Он мне и говорит: «Давай возьмем какое-нибудь стоящее дельце, а потом куда-нибудь на природу». Я говорю, что хотя и завязал, но по старой дружбе разок рискнуть согласен. Имейте в виду, граждане начальники, пишу здесь все правильно, честно, так как надоели мне по-страшному тюрьмы, наверное, это будет последний мой срок...».

Дорохов еще раз взглянул на фотографию. Не исключено, что человек этот действительно устал от беспутной жизни, встречал он и таких.

«...Месяца два мы с Валькой присматривались что к чему, решили пошуровать на мясокомбинате. Я ходил туда, смотрел, проверял. Узнал, что зарплату у них выдают семнадцатого числа, и вот семнадцатого февраля торчу у проходной, жду кассиршу. Приехала она поздно, ну, думаю, сегодня выдавать не будет, не успеет. Побежал к Валентину, говорю, ночью самый раз кассу брать, а сам решил подготовить себе алиби. В магазине купил водки, пива и — к своему приятелю Тигрову, с которым вместе работал на хлебозаводе.

Тигров — работящий мужик, пьет нешибко. Был дома вдвоем со своим пацаном Санькой. Увидел меня, обрадовался, сели мы ужинать и выпивать. Однако сам я украдкой раза два выплеснул водку под стол, а хозяину подливал. Его сынишка в другой комнате смотрел телевизор. Притворившись пьяным, я улегся на диван, подождал, пока хозяева заснули. Около двенадцати ночи встал, взял у Тигрова мешочек махорки, надел его резиновые сапоги, брезентовый плащ, в сарае прихватил кирзовую сумку и ушел. Как договорились, стал дожидаться Вальку на трубах теплоцентрали. Потом мы пошли к мясокомбинату. Время было около двух часов ночи. В заборе я заранее оторвал доску, мы пролезли. Валентин сразу направился к двухэтажному дому. Решил, что вначале попробует вскрыть сейф сам. Если у него не получится, позовет меня. Валька ушел, а я подобрался к сторожке, заглянул в окно, вижу, охранники сидят, пьют чай».

Дорохов еще раз перечитал последние строки и невольно пожал плечами. Уж больно берег себя этот Нечаев. Не пошел сам в кассу...