Обязан выжить - [37]

Связываться с кем бы то ни было вовсе не входило в планы Иртеньева, и сейчас, задним числом анализируя свои действия, Вика не только не испытывал ни малейших угрызений совести, а наоборот, мысленно хвалил себя за находчивость.

Ход мыслей Иртеньева прервал солнечный зайчик, почему-то блеснувший прямо из гальки. Вика протянул руку и, к своему удивлению, обнаружил обломок опасной бритвы, неизвестно как попавший на окраинный пляж.

Секунду Иртеньев колебался, но потом, посчитав находку счастливым предзнаменованием, решительно открыл лежавший рядом чемодан. Поплотнее зажав пальцами найденный кусок лезвия, Вика принялся ловко подрезать ткань, державшую дешевую, сделанную из клееного картона, разделительную полость.

Вынув картонку из чемодана Вика подцепил уголок ногтями и, раздвоив склейку, поднял верхний лист. Оставшуюся снизу часть сплошь устилали плотно уложенные в ряд червонцы, а сбоку примостился аккуратно сложенный лист бумаги.

Иртеньев удовлетворенно хмыкнул, развернул бумажку и, убедившись, что вода не повредила напечатанный там текст, спрятал ее в карман. Потом сложил деньги в бумажник и, отбросив ненужную картонку в сторону, поднялся.

Несмотря на ветерок, солнце уже ощутимо припекало, на пляже начали появляться отдыхающие, и Вика понял, что пора собираться. Он быстро оделся, подхватил свой чемоданчик и неторопливо зашагал по едва заметной тропинке, выводившей с пляжа к железнодорожному полотну.

Идти в центр города Иртеньев не собирался, на оборот, он целенаправленно кружил по окраине, зная, что власть предержащие облюбовали это субтропическое местечко для своего отдыха, так что теперь у гостиниц и санаториев наверняка есть охрана.

Нужное заведение отыскалось довольно быстро. Увидев чуть перекошенную вывеску «Гольдман, мужской и женский портной», Иртеньев на всякий случай оглядел пыльную улочку с редкими прохожими и, не заметив ничего подозрительного, толкнул выкрашенную охрой дверь.

Услыхав звяканье колокольчика, навстречу посетителю из внутренних комнат вышел унылого вида пожилой еврей с висящим на шее портновским мет ром. Похоже, вид Иртеньева, одетого в сапоги, галифе и вышитую косоворотку, перехваченную кавказским наборным пояском с серебряными висюльками, не вызвал у хозяина никаких подозрений, так как он с готовностью поинтересовался:

— Чем могу служить?

— Тут вот какое дело… — Вика открыл чемоданчик и выложил на портновский стол мятый белый костюм. — Нельзя ли его привести в божеский вид?

— Отчего же… — портной развернул пиджак. — Хорошая работа, вот только вид…

— Вы знаете, я нечаянно под дождь угодил, — Вика поспешил пресечь вопрос, так и висевший на языке у Гольдмана.

— О, это у нас часто…

Портной согласно покивал головой, удивительно напомнив китайского болванчика, и сразу перешел к делу.

— Не извольте беспокоиться, отпарим, выгладим, — однако, не сумев сдержать профессионального любопытства, поинтересовался: — Вы, я вижу, на отдых… Не из столицы?

— Нет, я из тайги.

Говоря так, Иртеньев был совершенно спокоен, бумага, извлеченная из картонки, в случае чего, вполне могла подтвердить его слова.

— Ну тогда я, конечно, понимаю, откуда у вас такая борода, — Гольдман в первый раз улыбнулся. — Вы знаете, тут за углом такой себе Ефраим Кац держит парикмахерскую, и если хотите…

Мысль о парикмахере была здравой, и Вика уточнил:

— А сколько это займет времени?

— Часок, — ответил Гольдман и тут же принялся за костюм.

Парикмахерская Ефраима Каца действительно оказалась за углом. Хозяин, конечно тоже еврей, только, в отличие от Гольдмана, молодой и улыбчиво-жизнерадостный, сидя в единственном кресле перед зеркальным столиком, читал «Правду». Увидев Иртеньева, он мгновенно сорвался с места, бросил газету и, сдернув со спинки довольно чистое покрывало, предложил:

— Прошу.

Иртеньев уселся в кресло и, впервые за последнюю неделю как следует разглядев себя в зеркале, огорченно вдохнул. Гольдман не ошибся, разбойничью бороду, отросшую за это время, считать таежной было просто верхом вежливости.

— Как будем стричься? — Кац ловко накинул покрывало и аккуратно завернул его на шее Иртеньева.

Вика догадался, что парикмахер имеет в виду его бороду и, проведя ладонью по заросшему подбородку, приказал:

— Оставить, но…

— Понимаю, понимаю! Вы, я вижу, с дороги. Но, будьте уверены, сейчас у вас будет самый что ни на есть курортный вид… — и, вооружившись ножницами, жизнерадостный Кац принялся колдовать над головой Иртеньева.

Из парикмахерской Вика вышел посвежевшим, но странным образом почти сразу он начал испытывать некое беспокойство. Сначала Иртеньев не мог понять, откуда появилось это ощущение, но потом вспомнил зеркало и вздохнул. Стараниями Каца его лицо приобрело тот самый вид, по которому так недавно революционные солдатики узнавали в толпе господ офицеров.

Как это удалось обычному провинциальному парикмахеру, Иртеньеву думать было некогда, поскольку предстояло поскорее решить, как до поры до времени спрятать от лишних глаз безупречный пробор.

Впрочем, самый простой выход подсказала улица. Совсем рядом, наискосок от заведения Каца, Вика увидал вывеску «Головные уборы» и без колебаний устремился к, судя по всему, только что открывшемуся магазинчику.