Объявлено убийство - [17]

— Юристы? Мне не нравятся юристы. Я не хочу юристы.

Она отложила скалку, вытерла руки об одежду и села.

— Что вы хотели узнавать?

— Я хочу, чтобы вы рассказали о вчерашнем вечере.

— Вы сами хорошо знать.

— Я хочу услышать от вас.

— Я пытаться уйти. Она вам сказать это? Когда я видеть, что в та газета говорят об убийство, я пытаться уйти. Она не разрешать мне. Она очень жестокая, ей все плевать. Она заставить меня оставаться. Но я знать, что будет. Знать, что меня убивать.

— Но вас же не убили.

— Нет, — неохотно признала Мици.

— Ладно, теперь расскажите, что произошло.

— Я быть очень нервный. О, я быть очень нервный. Весь вечер. Я слушать. Около меня ходить люди. Один раз мне казаться, кто-то красться в холл.., но это только миссис Хаймс войти в черная дверь, чтобы не делать грязный главный лестница, так она объяснять. Очень ей важно! Она сама наци, этот ее белый волос, синие глаза, такая выше все, смотрит на меня как на грязный.., грязный…

— Да Бог с ней, с миссис Хаймс!

— Кто она думает она есть? Может, она училась дорогой университет, как я? Может, она имеет диплом экономиста? Нет, она простой наемный рабочий. Копает земля и косит трава, и каждый суббота ей столько платить! Как она может называться леди?

— Я же сказал: Бог с ней! Давайте дальше.

— Я нести херес, стаканы и маленькое печенье, которое готовить, очень вкусное — в гостиная. Позвонить дверь, и я ходить открывать… Потом еще раз, и еще, и еще. А я открывать. Очень стыдно, но я делать. Потом шла опять в чулан и начинать чистить серебро, я думать, это удобно, потому что, когда приходить убивать меня, буду иметь нож для резать туша, очень острый и очень большой.

— Очень предусмотрительно.

— А потом вдруг я слышать, как стрелять. Я думать: ну, все, начался. И бежать к столовой. Эта другая дверь, ее нельзя открывать. Я стоять момент и слушать, и тогда третий выстрел, и сильный шум здесь, в холле, я поворачивать ручка двери, но ее запирать с той стороны. Я.., как это.., в мышеловка… Я чуть с ума не сойти. Я кричать, кричать и бить дверь. Потом они ее открывался и давался мне выходить. Я приносить свечи, много свечи.., потом свет зажигать, и я видеть кровь.., кровь! Ай! Это не первый раз я вижу кровь. Мой маленький брат.., я видеть, его убивать.., я видеть кровь на улица.., людей стрелять, они умирать… Я…

— Да-да, — прервал ее инспектор Креддок. — Большое спасибо.

— А теперь, — с пафосом продолжила Мици, — можете меня арестовывать и сажать в тюрьма.

— Не сегодня, — сказал инспектор Креддок.

Когда Креддок с Флетчером пересекали холл, направляясь к выходу, парадная дверь распахнулась, и они чуть не налетели на высокого красивого юношу.

— Сыщики, чтоб мне пусто было! — закричал он.

— Мистер Патрик Симмонс?

— Так точно, инспектор. Вы ведь инспектор, а он сержант, да?

— Совершенно верно, мистер Симмонс. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

— Я невиновен, инспектор. Клянусь, невиновен!

— Знаете что, мистер Симмонс, не валяйте дурака.

Мне еще со многими нужно поговорить, и я не хочу терять времени. Что это за комната? Мы можем сюда пройти?

— Это так называемый кабинет, но здесь никто не работает.

— А мне сказали, вы на занятиях, — протянул Креддок.

— Я обнаружил, что не могу сегодня сосредоточиться на математике, и отправился домой.

Инспектор держался официально: потребовал, чтобы Патрик назвал свое полное имя, возраст, сказал об отношении к военной службе.

— А теперь, мистер Симмонс, будьте добры, опишите вчерашний вечер.

— Мы заклали упитанного тельца[11]. Я хочу сказать, Мици самолично изготовила мятные печенья, а тетя Летти повелела откупорить новую бутылку хереса…

— Новую? — прервал его Креддок. — А что, была старая?

— Да. Целых полбутылки. Но тете Летти что-то в ней не понравилось.

— Она нервничала?

— Да не особенно. Она чрезвычайно разумная женщина. Это старушка Банни всех взвинтила — весь день каркала.

— Значит, у мисс Баннер и вправду были дурные предчувствия?

— О да, она натешилась вволю.

— Объявление она восприняла всерьез?

— Еще бы! Она так перепугалась!

— А мисс Блеклок сначала решила, что вы каким-то образом причастны к публикации объявления. Почему?

— Так меня же здесь вечно обвиняют во всех смертных грехах!

— Вы хотите сказать, что к объявлению не имеете ни малейшего касательства?

— Я? Ни с какого бока!

— И вы раньше не видели Руди Шерца и не общались с ним?

— Никогда.

— Но вы способны на такие шутки, верно?

— Кто вам сказал?! А все из-за того, что я однажды подложил Банни в постель яблочный пирог и послал Мици открыточку: “Берегись! Гестапо напало на твой след!”

— Расскажите о случившемся.

— Как только я вышел в маленькую комнату, чтобы принести херес, свет вдруг погас. Я обернулся: в дверях стоял какой-то тип, он рявкнул: “А ну руки вверх!” Все разохались, развопились, а я прикидывал, как бы половчее сбить его с ног. Но он вдруг принялся палить из пистолета, а потом хлоп — и повалился на пол; фонарик выпал из его руки, и опять стало темно; тут полковник Истербрук стал командовать, как в казарме: “Свет! Свет!..” А где я ему возьму свет? Разве моя зажигалка долго протянет? Эти проклятые новшества — сплошное надувательство.