Объясняя религию. Природа религиозного мышления - [113]
Однако версия эта не особенно состоятельна, поскольку опять выводит нас на замкнутый причинно-следственный круг. Да, во многих местах люди и вправду обставляют предполагаемое присутствие предков и других подобных сущностей с помощью «дешевых приемов» (громкой музыки, наркотических веществ, масок и т. п.). Даже если подобные эффекты могут усилить впечатление пребывания богов рядом (сомневаюсь, но допустим), это сработает, только если вы и без того предполагаете, что они существуют. Иначе мишура останется просто мишурой.
Гораздо лучшее объяснение – связь между обрядами и социальным воздействием. Однократные обряды, которые в принципе совершаются для каждого человека только единожды, связаны с социальными изменениями, проистекающими из образования семьи, рождения детей, взросления, смерти. Эти перемены по самой природе своей однократны. Из-за несовершенства нашей наивной социологии они трудно осознаваемы, но требуют, как уже говорилось, координации действий окружающих, чтобы те приняли перемену одновременно и одинаково. Одной этой причины достаточно, чтобы громкие и привлекающие внимание обряды казались интуитивно более уместными, чем тихие и спокойные. Смысл свадьбы не только в том, чтобы окружающие начали считаться с новым союзом, но и в том, чтобы это сделали все, и желательно разом. Другие обряды, наоборот, производят социальное воздействие, которое требует повторения. Жертвоприношение запускает взаимообмен между богами и человеком, но человек интуитивно воспринимает его как повторяющийся процесс – игру, в которую играют с одними и теми же партнерами снова и снова. Кроме того, у человека имеется интуитивное представление, что условия обмена с одним партнером не зависят от условий обмена с другим. То есть, если до сих пор мой обмен с богами складывался с пользой для меня, на него никак не повлияет, что кого-то другого боги надули. В этих обстоятельствах шум, гам и зрелищность, которые координируют восприятие окружающих и обеспечивают единство воздействия, будут излишними. А значит, подмеченное Лоусоном и Макколи соответствие (в однократных зрелищных обрядах боги выступают субъектами, а в повторяющихся, более спокойных обрядах – объектами) может корениться в разнице между социальным воздействием церемоний. (Запоздало уточню, что это лишь предположение. К сожалению, у нас пока не хватает экспериментальных данных, освещающих представления человека о роли богов и духов в обрядах.)
Независимо от того, считается ли, что обряд должен оказывать продолжительное социальное воздействие (менять человека и его взаимоотношения) или преходящее (излечить больного, гарантировать хороший урожай), в обоих случаях участие сверхъестественных сущностей добавляет релевантности представлению церемонии в сознании, однако не является обязательным. Во многих местах скрытое «нечто», которым объясняется воздействие обряда, называется обществом, родом, общиной. Кстати, именно так нерелигиозные люди часто объясняют свое участие в религиозных церемониях – свадьбах, бар-мицвах и отпеваниях. Они «не верят», но понимают, что церемонии эти важны, что они оказывают некое воздействие, что ощущение социальной общности требует постоянного отправления ритуалов, даже если их метафизика утратила убедительность. На мой взгляд, по складу ума эти люди куда ближе к верующим, чем кажется. Главное в обрядах – основа их релевантности – то, что человек воспринимает социальное воздействие как результат выполнения предписанных действий. Что неизбежно создает разрыв между причиной и следствием. Поскольку представление о высшей силе чрезвычайно значимо для наших когнитивных систем, большинство людей заполняют эту лакуну образами сверхъестественных сущностей, однако и абстракции вроде «традиции» или «общества» могут играть такую же роль, как боги или предки.
Объяснение не лежит на поверхности
Мы исследовали далеко не все связи между развившимися в ходе эволюции психологическими особенностями и использованием обрядовых концептуальных представлений. Поэтому разумной стратегией было бы идентифицировать общие механизмы некоторых обрядов и объяснить, почему они особенно устойчивы для такого сознания, как наше. В число этих механизмов входят сигналы заражения, институты взаимодействия и лазейки для богов. Они присутствуют не во всех обрядах, однако наблюдаются в достаточном количестве и могут объяснить, почему эти, на первый взгляд бессмысленные, действия настолько характерны для человеческого общества.
Почему люди, собравшись вместе, притворяются, будто предлагают богине козла, которого на самом деле режут и едят сами? Почему они передают по кругу принадлежащие тигру-оборотню безделушки? Почему новый шаман должен кусать барана за язык – испытание само по себе достаточно трудное, – потом карабкаться с завязанными глазами на столб да еще с бараньим сердцем во рту? Зачем, если уж на то пошло, собираться в специальном здании, слушать историю истязания, проведенного много веков назад, а потом делать вид, будто вкушаешь плоть бога? Я начал с экзотических примеров, чтобы наглядней продемонстрировать, насколько сложны такие вопросы. Католическая месса (которую я описал последней) не таинственней, чем остальные обряды. Однако, когда дело касается знакомых религиозных церемоний, у нас обычно наготове официальная версия, которую выдают сами верующие или власти: воскресные службы нужны, чтобы увековечить важное событие, получить благословение свыше, восславить ту или иную сверхъестественную сущность и обновить особый договор с ней.
Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.