Объясняя религию. Природа религиозного мышления - [100]
Обряды исполняют с определенной целью (получить защиту богов, превратить мальчиков в мужчин), но связь между предписанными действиями и результатом зачастую довольно туманна. Яванцы считают, что очищение реликвий и манипуляции с ними окажут благотворное воздействие, но это не объясняет связи. И потом, почему производить манипуляции нужно именно в таком порядке? Почему передавать их надо против часовой стрелки? Во многих обрядах нет никакого внятного объяснения тем или иным действиям. У непальских магаров никак не объясняется, почему новоиспеченный шаман должен кусать язык барана, а не куриную ногу. Если какие-то объяснения и есть, они чаще всего напоминают приведенные в первой главе – одна составляющая объясняется через другую, которая сама требует объяснения. Например, яванцы передают реликвии против часовой стрелки, поскольку в Индонезии считается, что это направление способствует концентрации, тогда как при движении по часовой стрелке она рассеивается. Но почему это именно так, нигде не поясняется.[114]
Мы часто говорим, что церемонии имеют значение для участвующих. Возможно, посредством ритуальных действий люди выражают или постигают некий важный смысл, что-то о себе, своих взаимоотношениях друг с другом и своей связи с богами и духами. Возможно, именно такую идейную основу подводят под свое участие в обрядах сами участвующие. Но много ли смысла в обрядах? Что значит кусать барана за язык или позволить некому субъекту зловещего вида изобразить убийство ваших детей? Какую информацию мы из этого извлекаем? Почти никакой. Если спросить людей, что они постигли или выразили при участии в данных обрядах, вопрос покажется им странным. Те или иные обряды существуют в большинстве человеческих обществ, но нет внятного объяснения, зачем их нужно проводить и тем более, почему именно в таком, предписанном, виде. (Даже в тех местах, где толкования богословов имеются – хорошим примером в данном случае послужит индуистский обряд, – большинство людей этим трактовкам значения не придают, их больше интересует точность исполнения.)
Гораздо вернее будет рассматривать все мероприятие как нацеленное на сокращение объема передаваемой информации. Антрополог Морис Блох отмечал, что ритуальный язык в большинстве своем либо архаичен и поэтому утратил четкий смысл, либо шаблонен, поэтому участники вынуждены повторять те же слова, что и в предыдущих исполнениях. Если добавить к этому строгую регламентацию действий и отсутствие видимой связи между ними и предполагаемым результатом, обряд превращается в событие, несущее гораздо меньше смысла, чем другие ситуации социального взаимодействия. Да, под происходящее, как почти под любой человеческий поступок, можно подводить самую разную базу. Но это в основном свободные домыслы, а далеко не объяснения. С любым ритуальным действием можно ассоциировать какие угодно понятия и все равно не выявить ясной причины, почему надо совершать именно это, а не что-то еще. Вот почему трактовки обрядов самими представителями той или иной культуры, как правило, расплывчаты, оставляют вопросы, полны загадок и очень субъективны.[115]
Значимые институты
Как отмечал антрополог Рой Раппапорт, даже если обряды и несут какой-то смысл, это все равно не объясняет необходимости выражать его именно такими средствами. То есть вопрос остается прежним: откуда такая жесткая регламентация места действия, сценария, ролей и орудий? Допустим, христианское венчание означает передачу отцом своей власти над дочерью жениху в присутствии Господа как свидетеля. Даже если эта трактовка верна, она сообщает нам лишь то, что можно было бы выразить и без обряда. Очень жаль, ведь мы-то пытаемся разобраться, откуда возникает потребность в ритуалах. Если Чанди, предположительно, ведомо все происходящее в деревне, почему нельзя зарезать козла просто так и пригласить богиню заглянуть при случае и забрать свою долю? Если реликвии Байюта Сели дают защиту, почему не одалживать их тем, кому она в данный момент нужна? Почему старейшины не могут просто проэкзаменовать шамана, прошедшего обучение, и огласить результаты, а не устраивать весь этот сложный, опасный и явно не имеющий отношения к будущим занятиям цирк? Если мальчики все равно рано или поздно вырастут, почему нельзя просто собрать всю деревню и дружно признать, что теперь они взрослые и обращаться с ними нужно соответственно? Закономерное вроде бы недоумение, когда речь идет об экзотических церемониях, но и привычные для нас обряды вызывают не меньше вопросов. Почему жених должен ждать у алтаря, а невеста торжественно шествовать к нему в сопровождении отца? Зачем приглашать в свидетели толпу друзей и родственников? Зачем нам мальчишники и девичники, крещения, рукоположения и похороны? К чему все эти церемонии?[116]
Таким образом, задача заключается в том, чтобы объяснить, откуда возникает потребность прибегать к определенному образу действия, как обозначили это антропологи Каролина Хамфри и Джеймс Лейдлоу. Поскольку явление настолько универсально, возникает ощущение, что объяснять его нужно с точки зрения психологии. Однако обряд – это не та деятельность, к которой возникает некая особая предрасположенность или в которой есть особое адаптивное преимущество. Даже если не выходить за рамки сугубо спекулятивных рассуждений, трудновато будет объяснить, как у человека могла развиться способность или потребность организовывать коллективные церемонии и почему гены, отвечающие за эту тягу, получают при распространении преимущество перед генотипом, не склонным к обрядам. Некоторые антропологи действительно предлагали крайне умозрительные гипотезы происхождения обрядов в первобытном обществе. Совместное отправление ритуала предполагает слаженность действия, поскольку каждый выполняет свою часть согласно обрядовому сценарию. Возможно, это и вправду сплачивало племена и, возможно, обеспечивало некоторым коалициям большее влияние в племени. И если выгоду получал каждый участник, склонность или способность к таким действиям действительно могла прописываться в установках сознания.
Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.