Объясняя постмодернизм - [33]

Но патологии цивилизации стали еще хуже, так как разум, сделавший неравенство возможным, дал возможность более обеспеченным не заботится о несчастьях менее удачливых. Согласно Руссо, разум противоречит сочувствию: разум порождает цивилизацию, которая становится конечной причиной страданий жертв неравенства, и находит предлоги, чтобы игнорировать это страдание: «Разум порождает самолюбие, а размышление его укрепляет; именно размышление заставляет человека обратить свои мысли на самого себя, именно размышление отделяет человека от всего, что стесняет его и удручает. Философия изолирует человека; именно из-за нее говорит он втихомолку при виде страждущего: „Гибни, если хочешь, я в безопасности“»[138].

В современной цивилизации это становится больше, чем просто грехом безразличия. Руссо аргументирует, что, выиграв соревнование в цивилизованной жизни, победители становятся лично заинтересованными в сохранении существующей системы. Защитники цивилизации – особенно те, кто находится наверху цивилизационной лестницы и, следовательно, ограждены от худших из несчастий, – делают все возможное, чтобы превозносить достижения технологии, науки и искусства цивилизации. Но и сами достижения, и почет, которым они окружены, служат только для того, чтобы скрыть вред, наносимый цивилизацией. Предвосхищая Герберта Маркузе, Руссо написал в эссе «Рассуждения о науках и искусстве», которое сделало его знаменитым: «Государи всегда рады видеть, как среди их подданных распространяется вкус к приятным искусствам и к излишествам». Такие приобретенные людьми вкусы «суть цепи, которые они сами на себя возлагают».

«Науки, Литература и Искусства» не только не способствуют освобождению и возвышению человечества, но и «покрывают гирляндами цветов железные цепи, коими опутаны эти люди; подавляют в них чувство той исконной свободы, для которой они, казалось бы, рождены; заставляют их любить свое рабское состояние и превращают их в то, что называется цивилизованными народами»[139].

Здание цивилизации настолько прогнило, что никакие реформы невозможны. В противоположность умеренным либералам, которые хотели достичь благополучного общества мирным путем, Руссо призывал к революции: «Люди… без конца чинили его (государство), тогда как нужно было сначала расчистить место для постройки и убрать старые материалы, как это сделал Ликург в Спарте, чтобы затем уже воздвигнуть добротное здание»[140].

Коллективизм и этатизм [141] Руссо

Как только коррупция уничтожена, можно начать строить моральное общество. Разумеется, возведение хорошего здания должно начинаться с хорошего фундамента. Простое состояние гармонии с природой было прекрасным, но, к сожалению, его невозможно вернуть. Однажды разбуженный разум нельзя усыпить. Но мы одинаково не можем вынести то, что возвращает нас к современной продвинутой цивилизации. К счастью, цивилизация предоставила нам хорошие модели, потому что, оглядываясь на большинство аборигенных культур, мы замечаем, что «этот период развития человеческих способностей, лежащий как раз посредине, между безразличием изначального состояния и бурною деятельностью нашего самолюбия, должен был быть эпохой самой счастливою и самой продолжительною. Чем больше размышляешь об этом состоянии, тем более убеждаешься, что оно было менее всех подвержено переворотам, что оно было наилучшим для человека и ему пришлось выйти из этого состояния лишь вследствие какой-нибудь гибельной случайности, которой, для общей пользы, никогда не должно было бы быть»[142].

Следовательно, лучшее, что мы можем сделать, это попробовать реконструировать их модель общества в современных условиях. Реконструкция должна начинаться с правильного понимания человеческой природы. Вопреки утверждениям философов Просвещения, человек по своей природе страстное животное, а не рациональное[143]. Самые глубокие страсти человека должны определять направление его жизни, и разум всегда должен уступать им дорогу.

Чувства – это хорошее основание для общества, так как одно из глубочайших чувств – это религиозная вера, и Руссо верил в то, что религия необходима для социальной стабильности. Это желание верить может и должно преодолеть любые сопротивления Просвещения. «Поэтому я считаю, что миром управляет сильная и мудрая воля. Я вижу это или, скорее, чувствую это»[144]. Однако вера Руссо в то, что Бог существует, не слишком детально информировала его о сущности божественной природы. Бог «скрыт в равной степени от моих чувств и моего понимания», и чувство Руссо лишь внушило ему уверенность в том, что сотворившее мир существо могущественное, мудрое и хорошее. Суждения философов о Боге не только не прояснили суть вопроса, но сделали его еще более запутанным. «Чем больше я об этом думаю, – писал Руссо, – тем более я запутываюсь»[145].

Поэтому Руссо решил не слушать философов, – «проникнувшись чувством моей неадекватности, я никогда не буду рассуждать о природе Бога»[146] – и позволить своим чувствам направлять свои религиозные верования, считая, что чувства – более надежный проводник, чем разум. «Я выбрал другого проводника и я сказал себе: давайте посоветуемся с внутренним светом; это будет сбивать меня с пути меньше, чем сбивают меня они»