Обвал - [3]

— Ха-ха-ха! Ганс Вульф, да этого никогда не случится! Чтобы победителей да судили, выносили им какие-то приговоры! Некому будет судить. Мы обрушим на большевиков такой обвал, из-под которого они никогда не вылезут, задохнутся навсегда! Начинай, Вульф… Иначе Германия на русской земле не утвердится…

Из темноты появился Теодор в сопровождении трех лейтенантов, наверное из его личной охраны, потому что эти лейтенанты крутились и там, у Настиного дома. Теодор вскинул автомат, открыл огонь по куцей, изогнутой, местами выщербленной шеренге несчастных… Тотчас же ударили из автоматов и солдаты. Сучков пригнулся.

— «Соловьи», бей, бей! — слышал Сучков голос Теодора и клял себя за то, что не мог разглядеть подлинное лицо профессора, когда на риковской линейке возил «гадюку» в личине ученого-агрария крупповской фирмы «Друсаг».

«Прости меня, Настя, прости, прошляпил… Однако слезами, как говорится, горю не поможешь…»

Теодор все стрелял, а Нейман не спеша жевал шоколад, словно бы и не слышал ни дергающихся автоматных выстрелов, ни выкриков падающих в яму людей: похоже, мыслями Нейман был отсюда далеко.

…В 1923 году у входа в одну из многочисленных мюнхенских пивных стояли два человека. Один из них, одетый в потертую, изношенную робу мусорщика, то и дело прислонялся ухом к закрытой двери, затяжно прислушивался, говорил своему напарнику, с виду чуть помоложе его, с маленьким капризным ртом на почти квадратном лице:

— Господин Теодор, если уж так, кайзер Вильгельм воспротивится…

— Что? Ты, Нейман, еще молокосос! — выкрикнул Теодор.

В это время дверь — видно, сама собой — чуть приоткрылась и из пивного зала послышалось:

— Только национал-социалистское движение способно полностью снять с Германии позор Версаля. И не только снять этот позор, но и накормить досыта каждого немца! Вновь вернуть в казармы и на плацы обнищавшую духом нашу армию, солдат и генералов…

— Прикрой дверь! — потребовал Теодор и, не дожидаясь, пока повернется медлительный Нейман, сам нажал широкой спиной на отошедшую дверь.

Мимо бирштубе с дробным грохотом проскакал отряд конной полиции и остановился где-то там, видно, возле продовольственных магазинов, палаток, универмагов.

— А если бы сунулись? — кивнул Теодор в сторону скрывшейся полиции.

— Железный прут при мне. После того как я вступил в отряд господина Стесиля, господин Теодор, я прутом теперь владею не хуже, чем улан тесаком! Жить-то надо. А без денег в наши дни быстро протянешь ноги, — ответил Нейман.

— Вот тебе две сотни, — отсчитал Теодор марки. — И будем бдить святое дело… Национал-социалистская партия рождается под нашей охраной… Мы ее стражи…

— А ты его знаешь? Видел?

— О Нейман, как же не знать Адольфа! Я видел его в военном госпитале. Он говорил больным: «Я возьмусь за них! Очищу Германию от негодных немцев, загоню социал-демократов в тюрьму, а юдов до единого уничтожу! И дам Германии жизненное пространство». О Нейман, он великий, он гений! И оберегать его жизнь — святое дело!

Дверь вновь отошла, из бара послышались выкрики:

— Хлеба!

— Мяса!

— Работы!

— На улицу! Вы полные хозяева! На улицу!

— Это Адольф! — взволнованно воскликнул Теодор и ударил в барабан. Дверь бирштубе распахнулась, люди хлынули на улицу. Теодор провозгласил, показывая на торговые ряды: — Там хлеб! Там масло! Вперед, новая Германия!

Построились в колонны, двинулись на магазины и лавчонки.

Конная полиция было преградила путь, но усатый полицейский в каске, с обнаженным тесаком, Роттенхаубер, ранее часто вступавший в потасовки с Гитлером и не раз сопровождавший его в тюрьму за нарушение порядка, вдруг заорал на своих же блюстителей порядка:

— Этих не трогать! Расступись!

До самой поздней ночи грабили магазины, жгли книги на кострах.

Теодор куда-то отлучался, вновь подбегал к Нейману, который не жег, не разбрасывал, а старательно упаковывал продукты и книги в большую коробку с мыслью сберечь для дома. Один хозяин магазина отважился пристыдить Неймана и нечаянно задел его локтем. Нейман спокойно, не торопясь отстегнул притороченный к поясному ремню железный прут, молча с широкого маха ударил хозяина по голове, и тот упал, обливаясь кровью. А сам Нейман, взвалив на спину поклажу, вышел, не оглядываясь.

— Иохим! Нейман! — подскочил к нему Теодор. — У меня есть автомобиль! Вот он, грузи! Ты для меня находка, Иохим!..

Было утро. Нейман готовил завтрак на газовой горелке в небольшой, тесной кухоньке. Готовил он медленно и молча покуривал сигарету.

Теодор, стоявший в дверях кухоньки, смотрел на него, как на какую-то очень ценную для него находку — по глазам было видно, что Теодор изучает Неймана, присматривается, оценивает.

— Иохим, ты не женат?

— Еще нет, но нашел девушку. Дело за деньгами… Будь они неладны! Я их люблю, обожаю, а они не даются! Одна надежда на твоего Адольфа.

— Ты хороший человек, я дам тебе работу. Вот мой берлинский адрес…

— А что за работа?

— В конторе… Дело идет к тому, что Адольф Гитлер свалит Вильгельма. И нужно будет кормить людей. Потребуется новая организация снабжения… Я тебя беру, Иохим, — объявил Теодор, садясь за стол по приглашению Неймана. — Ты будешь у меня личным секретарем.