— Это правда? — повернулся Великий Жрец к хауранцу, чьи руки продолжали суетливо укладывать в мешок золотые безделушки, в то время как щеки приобрели сероватый оттенок, а на лбу выступила испарина.
— О, нет! Не верь ему, Великий Жрец! — не прекращая своего занятия, залепетал Чеймо. — Он готов соврать что угодно, лишь бы отомстить мне! Ведь он не знает, что вы оказываете ему величайшую честь и он должен был бы благодарить меня и возносить молитвы за мое здоровье!.. Я никому ничего не рассказывал. Мне пришлось немного схитрить, не спорю, но разве мог бы я без хитрости справиться с ними двумя?..
— Не верь ему, Великий Жрец! — снова подал голос Конан. — Он не собирался везти тебе двух пленников на выбор. Он уготовил эту роль одному мне. А этого придурковатого молодчика он взял себе в помощники, обещав поделить награду поровну. Именно он огрел меня по голове, когда мы возвращались ночью из кабака в Султанапуре! Я был изрядно пьян, иначе ему бы не поздоровилось!
— Он врет, врет, врет! — Чеймо оторвался, наконец, от золота и выпрямился во весь рост.
— А потом он, видно, решил, что лучше ничего не делить, а все золото взять одному себе! — продолжал Конан, усмехаясь и сверкая жесткими синими глазами. — Как можешь ты, Великий Жрец, верить его клятве? Да он предаст родную мать и родного отца, он наплюет на всех богов в мире, вместе взятых, если ему почудится хотя бы слабый звон золота!..
Великий Жрец кивнул, показывая, что принял к сведению слова киммерийца. Властным движением ладони он остановил возмущенные вопли Чеймо и, сделав несколько шагов, остановился перед Елгу, окруженным кольцом солдат.
— Это правда, что ты знал о нашем острове, знал, куда и зачем плывешь? — спросил он его. — Это правда, что ты был помощником, а не пленником и что тебе была обещана половина награды?
Голос Архидалла был спокоен и размерен, но Елгу пронзила дрожь. Он открыл было рот, но не сумел издать ни звука и только быстро-быстро закивал головой.
— Не верь ему, Великий Жрец! Он тоже тебя обманет! — снова запричитал Чеймо хриплым от подступающего ужаса голосом. — Они оба лгут тебе, чтобы отомстить мне! Они сговорились!..
— У них не было возможности сговориться, — заметил Жрец. Во взгляде, который он обратил на хауранца, читалась явная гадливость. — Тебе не было нужды привозить сюда двоих мужчин. Конечно же, один из них — твой напарник, которому ты все рассказал. Ты нарушил свою клятву. Если ты уедешь отсюда живым, ты расскажешь еще кому-нибудь, а потом еще и еще. Множество искателей легкой наживы ринутся сюда, к нашему священному острову. Этого допустить нельзя! Ты умрешь, лживый чужеземец с гнилым сердцем. Тебя постигнет та же участь, которую ты предлагал для своего напарника: вы оба будете принесены в жертву.
Чеймо грохнулся на колени и пополз к Жрецу, виляя узким задом.
— Пощади меня! Я нарушил клятву, но только для того, чтобы привезти тебе сильного и могучего Бога! Один я бы ни за что не справился с ним! Пощади меня! Я отплачу за твою милость! Не надо мне золота, только отпустите меня обратно!
Великий Жрец сделал короткий жест рукой, и хауранец оказался в кольце солдат, точно так же, как Конан и Елгу. Три ровные, блестящие живые окружности застыли на площади, тесно сдвинув щиты. Лица у воинов были бесстрастны и непроницаемы, как и у их повелителя.
— Ты заслужил свое золото, потому что привез нам хорошего Бога. Возьми же его, — сказал Архидалл. По его кивку двое солдат высыпали остатки золотых безделушек в мешок и подтащили оба мешка к Чеймо. — Ты насладишься им сполна. Им заполнят твою могилу.
Конан почувствовал к Жрецу невольное уважение. Засыпать золотом могилу труса и предателя только потому, что он формально его заслужил, — красивый жест! Мало кому под силу такое. Киммериец обвел глазами лица солдат и женщин, стараясь определить, не ропщут ли они, что их драгоценности, великодушно брошенные в общую кучу, будут погребены под землей. Но островитяне были спокойны и невозмутимы.
Чеймо глухо всхлипывал, не вставая с четверенек. Солдаты подвели к нему Елгу, и из двух кругов образовали один. Незадачливый обожатель Рыжей Карелы, должно быть, не слишком отдавая себе отчет в самой ближайшей своей судьбе, протянув руку и распахнув рот, зачарованно ощупывал мешки с золотом…
* * *
В мраморной ванне, наполненной голубоватой водой, плавали лепестки камелий и лилий. Теплая ароматная вода нежила усталое тело. Не привыкший к такой утонченной роскоши киммериец чувствовал себя как боевой конь, который вдруг очутился не в своей привычной конюшне, пропахшей навозом и сеном, но в покоях, устланных коврами и обрызганных благовониями.
Две юные девушки в легких светлых одеждах помогали ему мыться и подливали теплую воду. Девушки были хорошенькие и грациозные, но киммерийца смущало благоговейно-строгое выражение их лиц. Они полностью игнорировали его заигрывания, многозначительные взгляды и поощрительные улыбки. На его вопросы они отвечали односложно либо молчали. Они делали свое дело так сосредоточенно и серьезно, словно перед ними был не молодой и довольно-таки пригожий чужеземец, искренне к ним расположенный и лишенный одежд, но убеленный сединами старец.
