Общественный строй лангобардов в VI-VII веках - [6]

В соответствии с этой заменой следы общинного землевладения или землепользования рисуются в свете территориальной, соседской общины или общины большой семьи (в вышеуказанном смысле), но отнюдь не родовой. Намеки на общинное хозяйство в эдикте Ротари вообще довольно скудны.

Данные о домовой общине содержит цитированное выше распоряжение о братьях, продолжающих вести совместное хозяйство в доме отца после его смерти и делящих между собою поровну имущество отца и матери в случае выделения одного из братьев [41]. Эдикт регулирует их имущественные отношения и в других направлениях, и эта регулировка ясно указывает на те явления, которые разлагающим образом действовали на общинное хозяйство: один из братьев мог приобрести что-либо на войне или на службе у короля или какого-нибудь королевского должностного лица, мог получить от кого-либо какое-нибудь дарение, наконец, мог уплатить мету в случае женитьбы. Однако каждая из этих возможностей разлагала общность хозяйства далеко не в одинаковой степени: приобретенное на королевской службе считалось личной собственностью данного члена домовой общины, так же, как полученное им в качестве дарения; добытое одним из ее членов на войне, напротив, становилось общей собственностью; уплату меты производили все братья сообща [42]. Следовательно, в пределах такой большой семьи, наряду с общинным имуществом, у каждого взрослого имелась и своя индивидуальная собственность. Если один из братьев после своей женитьбы захочет выйти из домовой общины, остальные выделяют ему долю из общего имущества в размере стоимости уплаченной за невесту меты, а остальное отцовское и материнское наследство оставшиеся братья делят между собою поровну. Таким образом, выделение одного из братьев могло привести (хотя, вероятно и не всегда приводило) к разделу между остальными и к полному распадению большой семьи.

Наряду с данными о домовой общине или общине большой семьи имеются намеки на наличие у лангобардов территориальной или соседской общины. На это указывает уже отмеченная выше значительная роль соседей и самое понятие "соседства". Так, человек, севший на чужого коня платит штраф в 2 сот., если он совершил этот проступок "в пределах соседства" (infra vicinia), т.е. - как разъясняет эдикт, - "недалеко от своего села" [43]. По-видимому, земельные территории, расположенные возле села, связывались как-то с представлением о соседях, рисовались в виде комплекса, совокупности чьих-то владений (вероятно, - соседей), так что к этой совокупности можно было приложить обозначение "intra vicinia" (наподобие столь частого в эдикте Ротари "intra ргоvinciа"). Соседи разбирают вопросы о потраве или ущербе, нанесенном скоту, на собраниях перед церковью [44]; они же выступают в качестве оценщиков стоимости сгоревшего в результате поджога дома [45].

Значительная роль соседей в решении чисто хозяйственных вопросов, касающихся жителей села, достаточно ясно отразилась в эдикте. Село выступает в нем как реальная единица, жители которой устраивают иногда вооруженные мятежи против должностных лиц [46], а иногда сами являются объектами вооруженного нападения то рабов [47], то кого-либо из свободных, преследующих своего противника [48]. Но вывести из эдикта конкретную характеристику общинных распорядков об этих селах нельзя, так как в нем не содержатся на этот счет никаких данных.

Зато он дает немало прямых указаний на наличие индивидуального владения землей и на мобилизацию земельной собственности. Целый ряд распоряжений эдикта направлен к охране индивидуального права пользования самыми разнообразными земельными угодьями (лугом, лесом, пахотным полем, садом, виноградником), а также дровами, орудиями производства (плугом), скотом и, наконец, усадьбой и мельницей [49]. Правда, трудно установить, имеется ли при этом в виду охрана частной собственности или только охрана индивидуального пользования; но, во всяком случае, эдикт пестрит такими выражениями, как лес, принадлежащий "другому" (silva alterius § 240-241), хозяин леса (dominus silvae в §. 319) - права которого противопоставлены "естественному праву" каждого на непомеченные деревья в лесу (jus naturalle, § 319), - как "чужое поле" (campus allienus, § 354-35), "чужая земля" terra alliena, § 151), причем запрет постройки мельницы на чужой земле прямо мотивируется необходимостью "различать свое и чужое" [50]. По обилию таких (и аналогичных им) упоминаний эдикт Ротари оставляет далеко позади себя "Салическую Правду".

О мобилизации земельной собственности говорят многочисленные распоряжения относительно дарения и всякого рода сделок с недвижимостью (не говоря уже о купле-продаже земли, ср. Rothari, § 227. 235 и др.). Но так как право дарения вступило естественным образом в конфликт с правами наследования, то оно обставлено целым рядом ограничений: дарение никоим образом не должно лишать собственности законных наследников [51]; рождение у дарителя сыновей или дочерей после совершения дарения приводит к его полной или частичной недействительности; человек, переселяющийся в другое место жительства, должен вернуть дарителю подаренное имущество. В случае дарения с оговоркой о сохранении права пользования подаренными до смерти дарителя последний не имеет права расточать подаренное [52] (объектом дарения может быть не только движимость, но и "земля с рабами или без них") [53]. Самый акт дарения происходит при свидетелях (ante liberos homines) и обставлен определенной процедурой (gairethinx, thinx quo est donato) [54].