Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии - [111]

В наибольшей степени Советы были социалистическими в своем промышленном законодательстве, когда они искренне попытались передать профессиональным группам в собственность национализированные отрасли промышленности и управление ими. Но большевики очень быстро миновали этот период. И тогда, взбешенные своей неудачей, они дали разложиться крупной промышленности и развиться мелкой, а также ремесленному производству: в этом отношении российская экономика вернулась к устаревшим формам собственности и технологии в промышленности; с другой стороны, они попытались установить с помощью «трудовых армий», «национальных трестов» и т. п., уже не социалистический и синдикалистский, а коммунистический и этатистский строй; таким образом производителю обеспечивается потребление всей его продукции, но вместе с тем он оказывается связанным с профессиональной деятельностью, которую сам он не организует.

Отмеченные индивидуализм и этатизм явились одной из причин морального и материального поражения Советов. Они лишили себя необходимого морального инструмента: они подвергли насилию и террору профессиональную группу; они почти разрушили ее; они ослабили ту группу, которая прежде всего должна была быть и проводником революции, и действующей силой производства, и реальным обладателем собственности; таким образом, они не достигли главной цели: коллективной организации производства.

Наконец, самой серьезной ошибкой было установление не социализма, а коммунизма в области потребления*, например коммунизма в области жилья — предмета главным образом индивидуального потребления или же, например, в области распределения продовольствия. Допустим даже, что это рационирование было вынужденным и было навязано такими обстоятельствами, как блокада и голод. Тем не менее мы констатируем, что в целом это экономический метод, неприемлемый для европейских обществ.

Из всего этого ряда фактов социализм несет ответственность только за неудавшуюся попытку управления заводами Советами рабочих.

Во всех остальных случаях ответственность за допущенные ошибки или за победу архаических форм экономики несут другие системы, содержащие отступления к индивидуализму или к еще более отсталым формам, заключенным в коммунизме.

Коммунизм в области потребления носит абсурдный характер и должен быть исключен из практики. Но еще более абсурдным было то, что для его введения понадобилось разрушить то, что составляет самое экономику, а именно рынок.

В крайнем случае можно понять регулирование производства вплоть до стадии появления продукта на рынке, включая складирование; можно даже понять стремление установить пределы потреб- лени я с целью воспрепятствовать злоупотреблениям и хищениям. Но невозможно представить себе общество без рынка. Под последним словом мы понимаем не разного рода городские рынки, биржи и другие подобные места, являющиеся лишь внешними приметами рынка, а просто экономический факт, благодаря которому публично, через чередование свободно «предлагаемых и спрашиваемых» цен, цена устанавливается сама собой; или же это юридический факт, благодаря которому каждый где угодно имеет право беспрепятственно и с полным правом купить то, что он хочет, а также не может быть принужден купить то, чего он не хочет. Эта система рынка, развившаяся постепенно в экономической истории человечества, в настоящее время в значительной мере регулирует производство и потребление. Правда, другие системы социальных фактов также способствуют осуществлению той же функции, можно представить себе еще и новые системы, которые будут эффективно участвовать в ней, но свобода рынка есть абсолютно необходимое условие экономической жизни. Необходимо констатировать, что, как бы это ни огорчало социалистов- доктринеров, коммунистов или видных экономистов вроде Торстейна Веблена, Советы не смогли «избежать системы цен»*. Таким образом, для уверенности в том, что какое-либо известное нам общество может быть оснащенным настолько, чтобы от этой системы умчаться к каким-то другим, нет оснований. В настоящий момент и в обозримом и предвидимом будущем социализм-коммунизм должен искать свой путь не в ликвидации рынка, а в его организации.

Большинство социалистических теорий предсказывает в краткой и не очень отчетливой форме, что будущее общество сможет обойтись без денег, валюты. Опыт коммунизма доказывает обратное. Даже в стране, где капитал и денежное обращение в целом до войны были слабы настолько, насколько это возможно, попытка обойтись без них не удалась; пришлось вернуться к золотым деньгам. Такие же яркие примеры Мексики, Австрии, затем Германии и Польши доказывают и еще докажут, что современные общества, будь они столь отсталые, как Мексика или Россия, или же столь высокоцивилизованные, как Германия, пока верят только в золото или в кредиты, представляющие золото, или же в товары в золоте. Золото и представляющие его различные документы пока для индивида являются единственными гарантиями свободы его покупок.

Ошибаются люди, которые так думают, или же они правы - это другой вопрос. Со своей стороны, мы не думаем, чтобы когда-либо могли долго существовать чисто рациональные общества. И наш язык, и наша техника, не говоря уже о других социальных фактах, таких как право или религии, не лишены и еще долго не будут лишены иррациональности и чувства, предвзятых мнений и косности. Почему же мы хотим, чтобы область экономики, являющаяся в то же время областью потребностей и вкусов, опиралась на чистый разум? Почему мы хотим, чтобы этот безумный мир ценностей, в котором шутовские номера клоуна равноценны патентам на самые замечательные изобретения, почему мы хотим, чтобы этот мир внезапно избавился от своего эталона ценностей, от своего, пусть даже плохого, инструмента расчета (ratio), от своего, пусть даже абсурдного, разума? Почему нужно, чтобы этот мир вдруг упорядочился сказочным образом с помощью ума самих масс или ума, навязанного им магией и силой коммунистической элиты?