Общая теория чистого снеха. Параметры - [7]

Мне стало не по себе в проёме одного из поднимающих нас этажей… Он стоял всё такой же бледный… Он не понимал, он не знал точного срока и основное моё достижение – он смирился… Он смирился с фактом неизбежной своей смерти, а это ведь была полная победа – он не будет нервно агонизировать и суетно мешать процессу его уничтожения, он практически уже был уничтожен на очень большое количество процентов… А я точный срок знал и мне стало не по себе, как в детской страшилке, оставшись без штанов и в одной непосредственности… Точный срок остался где-то там, внизу и уже далеко позади, мы не должны были подыматься вверх… Нас вереск не вынес бы… И в моём мозгу нарастал шквал… Внезапно я понял, что мы проиграли войну: взрыва-действия не будет… никогда… лишь вращение в замкнувших нас кругах насилия и жестокости, насилия и жестокости, насилия и жестокости… Стальным обручем мне стиснуло голову, когда мы выходили из лифта на высоком его этаже…

А он всё не понимал… Системы его оповещения умерли в нём и он не догадывался, что я проиграл и как глупый щенок, забравшийся в улей, теперь в полной власти его и всей верно служащей ему системы… Он же не понимал настолько, что я мог убить его, наверное, просто прикоснувшись пальцем… Во всяком случае расстрелять его из моего вшитого в пульс браунинга не составляло совсем никакого труда… Но мне совсем не хотелось стрелять… Внутреннее осознание моего серьёзного поражения было столь поразительно, что я словно замер о лёд в глубинах с..сибя…

Так стояли мы в полной власти уничтожить друг друга и одновременно в полнейшем нашем бессилии… И тут я стал первым постигать общность нашего поражения… Мы проиграли именно оба… Неизвестно кому… как… и зачем… Но оба… И мне показалось почему-то – как всегда… Хоть мы же впервые, и уникально, и… А теперь кто-то очнётся первым и каин убьёт авеля, а авель убьёт каина, не сразу, потом, но обязательно сомкнёт круг порочного замыкания…

Словно что-то сверкнуло во мне… словно что-то сгорело во тьме… словно настиг, наконец, долго ищущий шёпот: «Любовь!..» Я всмотрелся в него. Враг не был сед. Как и я он был молод. Был юн. Но глуп. Я – умён. Но ведь это не столь смешное отличие – для любви. «Что ли это любить?..», задал я себе внутри вопрос и ответа не получил – было ясно и так, что другого пути больше не было, круги ада оставили нас… Всё позади…

- Я тебя люблю! – сказал я первым и, вытащив, выкинул этот ёбаный браунинг, что так долго мешал по ночам: руку не положить же под голову!.. Шов долго не заживал, но ничего, зажил…

- Чиго? – сказал он, и я подумал – до чего же он похож на Вовку из моего когда-то ведь всё-таки бывшего детства…

- Разреши мне поцеловать мизинец твоей левой ноги… - я больше не допускал в себе тона высшего, чем тон его – мною возлюбленного…

- Чё, дурак? Щекотно же! – он задёргался и захихикал, как лох.

- Заткнись и терпи! – я парировал, мне ведь тоже ещё нелегко. – Мы теперь гамасеки как! Непроста она – жизсть гамасецкая… - заключил я уже философски, проникаясь собою и языком под его исцарапанные и сбитые вечно коленки.

- Я тебя тоже люблю!.. – на одном из щекотных хихиканий выдохнул вдруг как идиот.

- Соси, пиздюк! – это был наш последний шанс.

Я подбирался к паху… Он пах… «Даже пидары с нас никудышные, вот хихикаемся, а подмыхи небось не стрижём, а и верно ведь – на хуя!», подумалось ещё в напослед злой и уже нам чужой волной… Всё просто, понял я, надо любить то, что есть и случилось – обрёл…

Оно было то счастье передо мной и со мной… Лежало, валялось в объятиях и не помышляло более о войне… Как и я… И мы бы воняли, наверное… если бы мы были козлы… Но мы пахли… Небесными травами и любовались о ток наших тел… Хоть ты смейся теперь, а хоть нет, а мы ведь теперь – гамасек…

И мы с тобой – выйграли…

P.S. А так я вас сильно люблю, что и про лето бы написал и про весну, но потом как-нибудь… И не спрашивайте меня больше про Гагарина, хочу я быть космонавтом и лётчиком или не хочу, потому что я хочу больше всех знать какого всё-таки цвета волосы у вас на пизде, а вы меня не любите, не любите! Не любите!!!»

…По омрачённому взору своей ненаглядной Малыш понял, что подошёл черёд разбора его «работы». Он мгновенно сник, вспоминая свои вчерашние изыски и попытался врасти как-нибудь поудобней и понезаметней в серую поверхность своей заслуженно-задней парты… Учительница осторожно, двумя пальцами, как ядовитую змею, взяла пластик-файл с отпечатанным сочинением Малыша, перевернула страницу, ещё раз заставляя себя погрузиться в бездны мракобесия, царящие в душе безнадёжно больного всевозможными сексуальными направлениями и отклонениями ребёнка… Она тяжело вздохнула (Малыш посерел) и вдруг, легко улыбнувшись, сказала:

- Каштанового, Малыш! Тёмно-каштанового!

Малыш почувствовал разверзающееся над ним небо… Он был лишь страшно напуган пока и всё никак не мог, и не мог, и не мог разобрать – ангелы снизошли за ним, наконец-то, с небес или зевс-громовержец решил покарать его в очередной раз своей недрогнувшей молниеисточающей дланью… Он лишь юркнул, как всегда в состояниях тихого ужаса, под парту совсем… Под дружное похихикивание ничего не понявшего, но традиционно не упускающего случая повеселиться над Малышом с каким-то из его вечных сексуальных проколов, 5-го «б» класса.