Обряды перехода - [22]

Шрифт
Интервал

. Согласимся, что физическое созревание едва ли может быть главной причиной столь длительных и многоэтапных церемоний. В отношении мальчиков четко указывается[188], что характер исполняемых церемоний зависит от рода занятий (охотник, воин и т.д.), который они предполагают выбрать. Каждый подросток начинает их со времени своих первых мечтаний о стреле, лодке или женщине (обычно это происходит в возрасте от 12 до 16 лет). В церемониях по поводу наступления половой зрелости у лиллуэт в Британской Колумбии[189] также ничто не указывает на то, что речь идет о физической зрелости. Напротив, всё (особенно тот факт, что для молодых людей, желающих стать шаманами, обрядовый переход продолжался очень долго) доказывает, что речь идет о «социальной зрелости», так же как, например, у китайцев[190].

Напомню, что даже у нас возраст, когда молодым людям дозволено вступить в брак, не совпадает с физиологической зрелостью. Если когда-нибудь эти два момента — социальный и физический — совпадут, можно будет считать это следствием научного прогресса.

У готтентотов мальчики оставались в женском и детском сообществе до 18-летия[191], напротив, у элема залива Папуа первая церемония совершалась, когда ребенку было пять лет, вторая — когда ему было 10 лет, и третья — через много лет, фиксируя превращение ребенка в воина, т.е. человека, имеющего право жениться[192]. Короче, на вопрос, который ставил Лео Фробениус[193], не пытаясь даже ответить на него, «совпадает ли период ученичества в какой-либо мере с достижением сексуальной зрелости», я отвечу определенно нет. Я исхожу из того, что церемонии по поводу первых регул[194] или устраиваются теми народами, у которых нет обрядов инициации, или они имеют более выраженный характер потому, что речь идет о первом появлении[195] феномена, который затем всегда будет сопровождаться особыми обрядами, связанными с понятием «нечистоты» женщины как таковой и ее менструальной крови.

Несоответствие сроков физической и социальной зрелости особенно четко проявляется в некоторых церемониях тода[196], которые практикуют многомужество. Девочки и мальчики бывают помолвлены с трех лет. Незадолго до того, как девушка достигнет физиологической зрелости, мужчина из группы, отличной от той, к которой принадлежит девушка, приходит днем в ее деревню, ложится рядом с ней и накрывает ее и себя накидкой; несколько минут они лежат вместе, затем мужчина уходит. Через две недели хорошо сложенный и сильный мужчина (из любой группы или клана) приходит провести ночь с этой девушкой и лишает ее девственности. «Это должно совершиться до наступления половой зрелости, и мало что так дискредитирует женщину, как невыполнение этой церемонии; это даже может помешать ей выйти замуж». И лишь когда девушке исполнится 15—16 лет, т.е. несколько лет спустя после наступления половой зрелости, начинаются свадебные церемонии в собственном смысле слова.

Уже сами различия в возрасте подвергаемых обряду обрезания свидетельствуют о том, что это акт не физиологического, а социальною значения[197]. У многих народов этот обряд совершался через довольно большие промежутки времени, например каждые 2, 3, 4 или 5 лет, т.е. над мальчиками разного возраста. Более того, в одной и той же области, населенной народами одного соматического типа, наблюдаются поразительные различия. Так, в областях Марокко[198], изученных Дутте. оказалось, что обрезание совершается: у дуккала через 7-8 дней после рождения либо в 12 или 13 лет; у рехамна — от 2 до 5 лет; в Фесе — между 2 и 10 годами; в Танжере — в 8 лет; у джбала — от 5 до 10 лет; в окрестностях Могадора — от 2 до 4 лет; в Алжире — к 7-8 годам; у ортодоксальных мусульман, если не точно на седьмой день после рождения, то, по крайней мере, как можно раньше[199]. Подобную же картину можно составить и по материалам, собранным Р. Андре[200], доктором Ласне в Сенегале[201] и др. Таким образом, один и тот же обряд означает вступление или в детство, или в отрочество, но не имеет никакого отношения к физической зрелости.

Немного найдется религиозных обрядов, как обряд обрезания, о которых судят и вкривь и вкось. Из всех известных мне работ об обрезании уже упоминавшаяся работа Рихарда Андре лучше всего отражает сложность проблемы. Однако он не отметил тот важный факт, что обрезание не может быть понято, если обряд изучать изолированно. Его следует включать в группу обрядов, которые путем очевидного для всех приема (ампутации, раздробления, членовредительства — неважно какой части тела) изменяют социальный статус человека. Дутте[202] с полным правом сблизил смысл «обрезания» с первой стрижкой волос и церемониями по поводу прорезывания молочных зубов, Лаш[203] и Вестермарк[204] сближают этот обряд с разными видами уродования тела. Однако первый ошибался, видя в них обряды очищения, а второй неверно интерпретировал всю серию обрядов уродования как обряды, совершаемые ради привлечения женщины. Обрезать крайнюю плоть — все равно что вырвать зуб (как это делают в Австралии и других местах), отрезать крайнюю фалангу мизинца (в Южной Африке), отрезать или проколоть мочку уха, нанести татуировку или насечки, подстричь волосы определенным способом. Изуродованного человека благодаря обряду отделения (идея отсечения, сверления и т.д.) «выводят» из человеческого рода и автоматически включают в определенную группу. Если увечье неустранимо, включение в группу становится окончательным. Обрезание у евреев не представляет собой ничего особенного: оно является «знаком единения» с определенным божеством и знаком принадлежности к единому сообществу верующих


Рекомендуем почитать
Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Кельты анфас и в профиль

Из этой книги читатель узнает, что реальная жизнь кельтских народов не менее интересна, чем мифы, которыми она обросла. А также о том, что настоящие друиды имели очень мало общего с тем образом, который сложился в массовом сознании, что в кельтских монастырях создавались выдающиеся произведения искусства, что кельты — это не один народ, а немалое число племен, объединенных общим названием, и их потомки живут сейчас в разных странах Европы, говорят на разных, хотя и в чем-то похожих языках и вряд ли ощущают свое родство с прародиной, расположенной на территории современных Австрии, Чехии и Словакии…Книга кельтолога Анны Мурадовой, кандидата филологических наук и научного сотрудника Института языкознания РАН, основана на строгих научных фактах, но при этом читается как приключенческий роман.


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.


Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098-1179)

Источник: "Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков", издательство "Наука", Москва, 1972.


О  некоторых  константах традиционного   русского  сознания

Доклад, прочитанный 6 сентября 1999 года в рамках XX Международного конгресса “Семья” (Москва).


Диалектика судьбы у германцев и древних скандинавов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.