Обручев - [124]

Уральские морозы и метели давали себя знать. Как-то молодые научные сотрудники встретили Обручева на улице. Стоял сильный мороз, а Владимир Афанасьевич был обут в легкие ботинки.

— Владимир Афанасьевич, почему вы не в валенках?

— Я не мерзну. Уверяю вас, мне совсем тепло.

Но Обручев так торопливо поднимался по лестнице в свою квартиру, что ему не поверили. Конечно, прозяб, и сильно, только признаваться не хочет.

Решили поговорить с Евой Самойловной. Она откровенно сказала, что валенки очень нужны, но сейчас достать их невозможно.

Молодые люди рассказали об этом начальнику Главного управления по разведке черных металлов.

— Да, нехорошо получается, — сказал он. — Обручев — отец наших геологов, работает на оборону, несмотря на свои годы... Надо помочь.

Валенки были посланы Владимиру Афанасьевичу, и он стал выходить на прогулку тепло обутый.

Вторая половина дня отдавалась посетителям. Их было много. Новые обязанности требовали постоянного общения и с сотрудниками Академии наук и с геологами промышленности.

В Свердловске Обручев был избран академиком- секретарем. Так называлась должность руководителя определенного цикла наук в академии. Владимир Афанасьевич был академиком-секретарем Геолого- географического отделения. Вся работа по изучению наиболее перспективных месторождений полезных ископаемых велась под его руководством.

Фронт требовал оружия. На Урале, кроме местных, начинали работать металлургические и химические заводы, эвакуированные с прифронтовой полосы. Украина, занятая врагом, не давала ни угля, ни железной руды, ни марганца, нужного домнам. Надо было срочно находить новые рудные месторождения.

Свердловск стал штабом огромной армии геологов. Разведочные партии выезжали отсюда в разные районы Урала, Сибири, Средней Азии. Владимир Афанасьевич направлял геологов туда, где, по его мнению, стоило производить разведку. Без его экспертизы не начиналось ни одно строительство горнопромышленных предприятий. Его прогнозы о залегании железных, алюминиевых, марганцевых руд оправдывались один за другим. По указанию Обручева были открыты и разведаны многие месторождения.

Работал Владимир Афанасьевич в созданной при Академии наук Комиссии по мобилизации ресурсов Урала, Казахстана и Сибири для обороны страны.

Квартира Обручева превратилась в учреждение. У него дома каждую неделю происходили заседания Отделения геолого-географических наук. Здесь же собирались и члены комиссии. Без конца приходили геологи. Одних Обручев напутствовал перед поездкой, другие, вернувшись в Свердловск, являлись рассказать о своей работе, третьи хотели разрешить какое-то недоумение.

Однажды двое геологов попросили рассудить их спор относительно происхождения магнетитовых руд. Одному казалось, что они связаны с основными породами, другой уверял, что в их образовании участвовала кислая гранодиоритовая магма. Обручев, выслушав обоих, сказал:

— По-моему, сейчас имеет значение не происхождение этих руд, а то, что их нашли. Они нужны фронту. Месторождение необходимо как можно скорее изучить и передать промышленности. А генезисом руд займемся позднее.

Сам всегда аккуратный и точный, Владимир Афанасьевич не терпел небрежности в других. Особенно не любил он опозданий. Если посетитель опаздывал, Обручев начинал нервничать и, когда тот являлся, вынимал часы и без раздражения, но очень веско сообщал, сколько времени ему пришлось ждать. Таким требовательным он был ко всем и одинаковым тоном делал замечания самому скромному служащему и академику.

Порой к Обручеву заходил сосед по лестничной площадке, всегда любезный и спокойный, чисто выбритый, президент Академии наук Владимир Леонтьевич Комаров — «первый ботаник Советской страны», как его называли. Но великолепный знаток русской и мировой флоры был в то же время географом и геологом. Недаром, прослушав на одном заседании его рассказ о Камчатке, друг Обручева — Карл Иванович Богданович сказал:

— Пожалуй, пока мы дождемся выступлений геологов, ботаники уже расскажут нам всю геологию Камчатки.

Президент Академии наук нередко совещался с Владимиром Афанасьевичем по поводу работ геологических партий. Они обсуждали вновь открытые месторождения, говорили о поисках полезных ископаемых.

Бывал иногда у Обручева обитатель другой ближайшей квартиры — удивительный человек Александр Евгеньевич Ферсман. Он казался персонажем детской волшебной сказки. Круглое лицо, круглая фигура, весь круглый, как хлеб. И как хлеб, добрый и нужный каждому. При виде полного человека у многих невольно возникают представления о тяжести, медлительности, неповоротливости. А у Ферсмана полнота была легкой, он говорил и двигался почти стремительно. Голубые круглые глаза смотрели на .собеседника весело и внимательно. В этой внимательности тоже было что-то детское, похожее на ожидание: сейчас он скажет что-то интересное. Улыбка Александра Евгеньевича часто походила на улыбку круглолицего румяного мальчика. Щедрость, широта, душевное богатство — вот впечатление от Ферсмана.

Любимый ученик знаменитого геолога и минералога Вернадского, Ферсман вместе со своим учителем создал увлекательную науку — геохимию, науку совершенно новую, нигде ранее на земном шаре не существовавшую. До ее появления минералы рассматривались как нечто раз навсегда данное, как комплексы, созданные в готовом виде природой. Геохимия подошла к ним как к результату сложнейших химических процессов, происходящих в земной коре за многие миллионы лет ее существования. Ученый, умевший говорить о мертвом камне, как о живом цветке, поэтично и проникновенно, Ферсман — крупнейший специалист по полезным ископаемым — работал в свердловский период рука об руку с Обручевым.