Обрученные Венецией - [204]

Всплывающий перед его глазами взгляд супруги, исполненный изумлением и разочарованием, едва не заставлял сенатора отчаянно рвать волосы на собственной голове. Его сокрушала ярость на самого себя за то, что он посмел допустить подобную ситуацию. Но он твердо верил, что ему удастся обернуть события в свою сторону добиться прежнего расположения своей супруги. Только теперь он должен потрудиться, чтобы ее найти. Сенатор тешил себя собственными обещаниями и клятвами, что непременно сделает это! Он перевернет всю округу, только бы выйти на след своей очаровательной беглянки. Однако, как его рассудит Господь? Позволит ли еще хотя бы раз коснуться ее золотистых локонов… Приблизиться устами к изящной шее… Окунуться в бездонный небесно-голубой взгляд…

Тряхнув головой, он попытался вернуться из воспоминаний в чувства, дабы рассудить о ее местоположении. За это время она не успела бы добраться во Флоренцию, но он твердо знает, что это первое, что она пожелает осуществить. И даже если ему придется вновь заслуживать доверия этой суровой тетушки Матильды, – он вернет себе возлюбленную супругу во что бы то ни стало.

Громко и настойчиво постучав в поржавевшие ворота, Адриано услышал шорох по ту сторону. Пока монахини мешкали во дворике, наемники сенатора уже приблизились к нему.

– Да что же там происходит? – яростно крикнул Адриано, недовольный медлительностью «рабов Божьих». – Сию минуту открывайте ворота сенатору Венеции!

Похоже, последние слова сыграли свою роль, и монастырские ворота с завывающим скрипом медленно открылись. Жеребец Адриано недовольно фыркнул, но все же подчинился всаднику и медленно вошел на территорию монастырского дворика.

Сенатор огляделся вокруг и на мгновенье опешил. Здесь творилось нечто безобразное: раскиданный по территории двора навоз просто сводил ноздри от невыносимой вони; куры важно прогуливались прямо перед жеребцом сенатора; две монахини, одетые в грязные, изорванные рясы, уныло тягались с лопатами по двору, создавая занятый вид. Стены монастыря давно не знали реставрации и походили на древнеримские руины. Изум ленный Адриано вспомнил, что до того, как он появился здесь в ту роковую ночь, когда они расстались с Каролиной, и когда он в темноте даже не различил ничтожность и нищенство монастыря, он был здесь всего один раз шесть лет назад.

Как же он мог? Как он смел оставить в этой дыре ни в чем не повинную супругу?! Да он теперь не достоин даже ее простительного взгляда после этого!

Адриано осмотрелся кругом. Неужто любовь всей его жизни, женщина, сумевшая подарить ему свою душу, тяжело работала здесь под кнутом этих тигриц с напускным кротким взглядом на миловидном лице? Каково лицемерие! Уж он-то, сенатор В енеции, прекрасно знает о жестокости, нередко царящей в божественных местах. И самое устрашающее, что в свое время именно поэтому он посчитал это место достойной карой для Каролины.

– С чем пожаловали, сенатор? – спросила монахиня, открывшая путникам ворота, и покорно склонила голову, сомкнув на груди ладони.

– Я хочу видеть вашу настоятельницу! – приказным тоном ответил Адриано, сойдя на землю.

Сестры уже известили благочестивую матушку о прибытии сенатора и, когда она воочию увидела его, ее глаза взволнованно забегали по округе. Это прибытие объяснялось только побегом его супруги, и ослушание веления сенатора содержать и блюсти за ней могло стоить настоятельнице многого. Немедля она направилась к сенатору.

– Чем могу быть полезной, сенатор? – спросила матушка Мария.

После знака, поданного настоятельницей монахиням, вокруг них не осталось никого, кроме двух наемников сенатора.

– Хотелось бы узнать, благочестивая матушка, – едва сдерживая в себе порывы гнева, выдавил из себя Адриано, – по какой причине вы ослушались меня и не уследили за синьорой, которую я любезно попросил содержать в вашем монастыре?

– Ваша супруга, сенатор… – смело произнесла та и гордо вскинула голову. – Простите за дерзость, сенатор, но ваша супруга – взбалмошная, нахальная девица, которая нарушала наш монастырский устав как только могла! Она позволяла себе не повиноваться дисциплине, обрекая мир и спокойствие в Божьем доме на разрушение! Она нагло пререкалась со мной и сестрами, надевала нарядные платья, словно посещала в этих стенах светские рауты, и деловито расхаживала по монастырскому двору, словно прогуливалась по парку, провоцируя порицание сестер за собственное самовольство! Молитвы возносила Господу Богу своему только тогда, когда ей вздумается! Агитировала непослушание и призывала вернуться к мирской жизни, что является непоправимым грехом, и на что сестры перепуганно крестились и обходили ее стороной. Только ее, сенатор, это нисколько не смущало, а, напротив, словно подбадривало, и она продолжала делать свои дела…

Мария вдруг остановилась и удивленно посмотрела на лицо сенатора Фоскарини, расплывшееся в улыбке. Эта женщина – неподражаема! Ее сильную натуру даже не сломило его подлое предательство. А то, что Каролине удалось заставить относиться к себе с уважением там, где это, по сути, невозможно, вызывало в сенаторе еще большее восхищение.