Обрученные с дьяволом - [39]

— Покажите!

— Что я — лошадь? — обиделся начальник.

— Скорее — конь. Может, вы здесь душем богаты? — выказал я слабую надежду, сменив тему.

— Чего нет — того нет. Удобства — "очко" и ведро с половником в коридоре.

— Его я успел заметить. В темноте сидите для конспирации или как?

— Или как. Коля не любит яркого света. Приходится уважать вкусы хозяина. — Шеф взял со стула сигареты и закопченную консервную банку, приспособленную под пепельницу.

— Колей зовут друга детства?

— Между прочим, Николай почти на шесть лет моложе вашего покорного слуги. — Никодимыч дохнул на меня, словно Змей Горыныч на Ивана-дурачка. — Я его в свое время два раза сажал за квартирные кражи.

— Весело! На том и скорешились?

— Юрий Никодимыч — человек! — раздалось у меня за спиной. Коля принес сковороду с яичницей и хлеб. — Эту хату я б ни в жисть не получил, кабы не он.

Хозяин выдвинул из угла круглый стол, застланный белой скатертью, подложил газету и поставил на нее сковороду.

— Когда Николай в последний раз освободился лет пять назад, — ударился в ностальгию шеф, — ему некуда было приткнуться: бывшая жена дом продала и уехала из города. Я устроил его дворником в ЖЭК. Эта квартирка — служебное жилье.

— Нормально! — проявил признаки возбуждения Коля, вновь появляясь в комнате с бутылкой водки и солеными огурцами в стеклянной плошке. — Много ли одному надо?

Наблюдая, как он любовно обтер об себя бутылку, я мысленно согласился: не много… Несколько смазал данный вывод старенький эбонитовый телефон на этажерке. В подобной халупе он явно резал глаз.

— Тем не менее… — Я показал шефу на аппарат.

— Начальник ЖЭКа распорядился, — охотно разъяснил Никодимыч. — За добросовестный труд. И, потом, Коля по совместительству подрабатывает водопроводчиком. Если где авария в нерабочее время — его поднимают. Садимся!

Коля прикинул, что гостю — шефу — будет неудобно тянуться за жратвой, и придвинул стол ближе к кровати. Меня он усадил на стул, а другой занял сам.

— За здоровье! — провозгласил бывший вор, подняв граненую стопку.

Мы с шефом не возражали — оно нам сейчас требовалось обоим…

Трапеза проходила большей частью в молчании. Нарушали его лишь чисто бытовые фразы, типа: "подай огурец" или "добавь хлебушка". Выпив два бокала крепкого сладкого чая, я решил, что для полного счастья мне необходимо почистить перышки. Коля выделил мне здоровенный оцинкованный таз и взялся поухаживать за мной с кувшином — вместо душа…

После еды и омовения накатила расслабуха. Я вяло и кратко поведал начальству о собственных похождениях. На выводы и предложения сил у меня не осталось. Никодимыч, заинтригованный счастливым возвращением Яны, попытался задать парочку вопросов, но я напомнил, что утро вечера мудренее, и улегся на матрасе, брошенном Колей в углу комнаты. Сквозь вату наползающего сна я услышал, как шеф разговаривает по телефону с Гелей и успокаивает младшенькую тем, что я нашелся. Еще он попросил ее позвонить моей жене.

* * *

Мне снилось солнце, снилось море… Мне снилась женщина с желтыми глазами… Загорелая до черноты, необычайно привлекательная в открытом купальнике, она грациозно бежала вдоль кромки воды, поднимая жемчужные брызги. Я старался ее догнать, но никак не мог настигнуть. Креолка смеялась и дразнила улыбкой, потом бросилась в волны и…

Человеческая жестокость не знает границ! Вопли шефа выбросили меня из теплого моря забытья на холодный брег суровой действительности.

— Вставай, уже восемь часов!

— У-у… М-м… — промычал я, отказываясь верить услышанному. Утро? Так скоро??

— До похода в полицию тебе еще надо кое-куда зайти! — продолжал увещевать Никодимыч.

— В туалет? Обязательно!

— Пошляк!

— Так куда? — прокряхтел я, поднимаясь на четыре точки опоры. Нет, на пять, ибо моя голова тоже еще упиралась в матрас. Кровь начала поступать в занемевшие члены. Постепенно все тело наполнилось ноющей болью, будто меня накануне воспитывали оглоблей.

Шеф уклонился от ответа. Он неторопливо расхаживал по комнате в исподнем, попыхивая сигаретой, изредка трогал рукой собственные ребра и морщился. Два инвалида!

Я принял положение, подобающее гомосапиенсу и недовольно пробурчал:

— Почему — я? Могли бы сами зайти… Или вместе — на худой конец.

— Я, наверное, дальше полиции не дойду.

— А я?! — Во мне вспыхнула жалость к самому себе. — Чудом остался жив! Локти болят, колени болят, стопы болят… Морда… — Я как раз заглянул в зеркальце на столе. — Морда — краше в гроб кладут!

— Ты — молод, — метко подметил шеф. — Перестань скулить и умывайся!

У нас в агентстве порядки не армейские, но обсуждать приказы руководства тоже не рекомендуется. Тем более, если руководство не в духе. Я потрусил в коридор.

— А где Коля? — вспомнил я о дворнике, беря в руки половник. Из такой штуковины крайне неудобно производить "самополив".

— На работе.

— Кто бы мне помог?

— Я завтрак готовлю, — прокричал Никодимыч. Для пущей убедительности он чем-то громыхнул.

После моих умываний коридор принял вид, какой обычно принимает помещение в результате умелых действий пожарных: кругом вода. Теша себя мыслью, что соседи снизу также отправились на работу, я вытерся обрывком простыни, служившим полотенцем, и привел в порядок одежду.