Обрученные - [77]

— Кто это был? — спрашиваю я. Мой голос звучит резко, почти грубо.

Не говори, что это была я. Только не говори, что это была я. Потому что тогда я пойму: ты увидел меня, потому что они велели тебе смотреть.

— Ты, — отвечает он.

Теперь я все понимаю. Любовь Кая ко мне, которая, как я думала, была чистой и не запятнанной властями или системой подбора пар, таковой не оказалась. Они осквернили даже ее. Я чувствую, будто что-то умерло, разрушено безвозвратно. «Если они подстроили всю историю нашей любви — единственное событие в моей жизни, которое, как я думала, произошло вопреки им...» — у меня нет сил закончить мысль.

Лес вокруг меня расплывается в зеленый туман, и без красных полосок, которые маркируют путь, я не найду дорогу вниз. И поэтому я набрасываюсь на них со злостью, срывая с веток.

— Кассия, — говорит он, идя следом. — Кассия, в чем дело?

Я трясу головой.

— Кассия, — зовет он снова. — Ты ведь тоже что-то от меня скрываешь.

Ясно и четко снизу раздается свисток. Мы поднялись очень высоко, но так и не дойдем до вершины.

— Я думал, у вас будет ланч в питомнике, — говорит Ксандер. Мы сидим вдвоем в пищевом зале средней школы.

— Я передумала, — отвечаю я ему. — Захотелось сегодня поесть здесь.

Подавальщицы смотрят на меня неодобрительно, когда я прошу у них одну из добавочных порций, которые у них всегда в запасе, но, сверившись с моими данными, ставят ее передо мной без комментариев. По моему поведению они понимают, что я это делаю крайне редко. Или, может быть, по каким-то моим данным? Не могу сейчас думать об этом после признания Кая.

Теперь, когда передо мной стандартная порция, а не приготовленная специально для меня, я вдруг понимаю, как много еды в контейнере. Мои порции действительно заметно уменьшались. Интересно, почему? Я слишком толстая? Гляжу на свои руки и ноги, сильные после восхождений. Не думаю, что у меня лишний вес. Осознаю, как же родители в последнее время были расстроены: в нормальной ситуации они бы заметили мои уменьшенные порции и много чего нашли бы сказать персоналу по питанию.

Все идет не так, как надо.

Отодвигаю стул.

— Выйдем на минутку?

Ксандер смотрит на часы:

— Куда? Скоро начнется урок.

— Я знаю. Недалеко. Прошу тебя.

— Хорошо, — соглашается Ксандер и смотрит на меня озадаченно.

Я веду его мимо классных комнат и открываю дверь в конце коридора. Здесь, в небольшом внутреннем дворике, находится маленький пруд для ботанических экспериментов. Здесь мы одни.

Я должна сказать ему. Это Ксандер. Он достоин того, чтобы узнать о Кае именно от меня, а не от чиновника на зеленой лужайке сегодня или когда-нибудь еще.

Глубоко вздохнув, я смотрю на прудик. Он не голубой, как тот бассейн, в котором мы плаваем. Эта вода под серебристой поверхностью коричневато-зеленая от множества обитающих в ней растений.

— Ксандер, — говорю я тихо, будто мы прячемся среди деревьев на холме. — Я кое-что хочу сказать тебе.

— Я слушаю, — говорит он и ждет, глядя на меня. Всегда надежный. Всегда Ксандер.

Лучше сказать быстро, а то я не смогу.

— Мне кажется, я влюбилась в другого человека. — Я говорю так тихо, что почти не слышу своего голоса. Но Ксандер понимает.

Я еще не закончила говорить, а он уже отрицательно трясет головой и говорит: «Нет», выставив вперед руку, будто хочет остановить меня. Но никакой жест и никакое слово уже не могут остановить меня. В его глазах боль и вопрос: «Почему?»

— Нет, — повторяет Ксандер, отворачиваясь от меня.

Я не в состоянии это вынести, обхожу его, стараясь заглянуть в глаза. В течение бесконечной минуты он не смотрит на меня. Не знаю, что сказать. Не смею прикоснуться к нему. Все, что я могу сделать, это стоять и ждать, чтобы он обернулся.

Когда он оборачивается, на его лице боль.

Но что-то еще. Это не удивление. Это похоже на понимание. Будто какая-то часть его предвидела то, что случится. Не поэтому ли он вызывал Кая на игру?

— Прости меня, — говорю я торопливо. — Ты мой друг. Я люблю тебя тоже. — В первый раз я сказала ему эти слова, но как плохо все вышло! Произнесенные поспешно и напряженно, они прозвучали совсем нескладно и неуклюже.

— Ты любишь меня тоже? — спрашивает Ксандер холодно. — В какую игру ты играешь?

— Я не играю, — шепчу я. — Я, правда, люблю тебя. Но по-другому.

Ксандер молчит. Меня вдруг начинает одолевать истерический смех. Он ведет себя в точности как однажды, когда мы поссорились и он отказывался разговаривать со мной. Это было годы назад, когда я решила, что мне больше не нравится играть в игры, как раньше. Ксандер был вне себя.

— Но ведь никто не умеет играть так, как ты, — говорил он. И потом, когда я не уступила, он перестал разговаривать со мной. Я до сих пор не играю.

Мир был восстановлен только через две недели после моего прыжка с вышки вслед за дедушкой. Я вынырнула, испуганная, но довольная, и Ксандер подплыл и поздравил меня. В суете той минуты все было забыто.

Что подумал бы тогда дедушка о моем сегодняшнем прыжке? Был бы он тем, кто посоветует мне подождать на краю, чтобы собраться с силами? Или цепляться за край до тех пор, пока не оцарапаю и не обдеру в кровь пальцы? Или все правильно и надо прыгать?