Обручённая - [83]

— Кидал какой-то коротыш, — сказала она, — а был среди них и высокий детина, вот он бы попал. — Сообщив все это, кумушка Джиллиан подобрала юбки и взобралась на лошадь.

Раненый Дамиан лежал на носилках, наспех сделанных из древесных ветвей; как и женщин, его поместили в середине небольшого отряда, к которому присоединились и воины молодого рыцаря, вернувшиеся под его знамя. Все они двигались в стройном порядке и с большой осторожностью, готовые отразить нападение.

Глава XXVI

Как? Молода, красива — и верна?

Не вымысел, так чудо.

Уоллер

Роза, со свойственной ей заботливостью о других, первая подумала об особом положении ее госпожи и о том расстоянии, на котором держался до тех пор молодой опекун, и с тревогой спросила себя, куда надлежит теперь поместить раненого; однако, приблизившись к Эвелине, чтобы задать ей этот важный вопрос, она с трудом на него решилась.

Глядя на Эвелину, казалось, что заговорить с ней о чем-либо кроме того, что продолжало поглощать все ее мысли, было бы почти жестокостью. Она была бледна как смерть и кое-где обрызгана каплями крови; вуаль, смятая и порванная, также была в пыли и в крови; волосы спутанными прядями падали ей на лицо и плечи; растрепанное и сломанное перо — все, что осталось от ее головного убора, — застряло в волосах и все еще развевалось, словно в насмешку. Не отводя глаз от носилок, на которые положили Дамиана, она ехала рядом с ними и, казалось, не думала ни о чем, кроме опасности, в какой находился раненый.

Роза ясно видела, что госпожа ее находится в крайнем волнении, которое не позволит ей здраво и мудро взглянуть на свое положение. Она попыталась постепенно пробудить ее сознание.

— Милая госпожа, — сказала Роза, — не угодно ли вам накинуть на себя мой плащ?

— Не мучь меня, — с некоторой резкостью ответила Эвелина.

— А ведь, в самом деле, госпожа! — воскликнула кумушка Джиллиан и засуетилась, ревниво оберегая свои права камеристки. — Роза Флэммок права. Ваше платье не сидит как должно, и вид у него, надо прямо сказать, едва ли приличный. Пусть Роза не мешает, я мигом все заколю, и получше, чем любая фламандка за целый день.

— Не до того мне, чтобы думать о платье, — все тем же тоном ответила Эвелина.

— Тогда подумайте о вашей чести и добром имени, — сказала Роза шепотом, еще ближе подъехав к своей госпоже, — и поскорее решайте, куда мы повезем раненого.

— В замок, — приказала Эвелина громко, как бы отвергая с презрением необходимость о чем-либо шептаться. — Везите его в замок самой прямой дорогой.

— Отчего же не в его лагерь или не в Мальпас? — сказала Роза. — Милая госпожа, поверьте, так будет лучше.

— Отчего тогда… тогда уж прямо не оставить его на дороге дожидаться валлийских ножей или волчьих зубов? Он уже дважды, нет, трижды был моим спасителем. И теперь куда я, туда и он! Я не хочу оказаться под безопасным кровом ни на миг раньше его.

Роза поняла, что не сумеет убедить свою госпожу; поняла она и то, что везти раненого дольше, чем это было необходимо, значило подвергать его жизнь опасности. Ей пришел на ум возможный выход из затруднения, но для этого надо было посоветоваться с отцом.

Миниатюрная всадница ударила хлыстиком свою резвую испанскую лошадку и мигом очутилась рядом с исполинским фламандцем на мощном вороном коне, словно укрываясь в их широкой тени.

— Дорогой отец, — взволнованно сказала Роза, — госпожа желает отвезти сэра Дамиана в замок, и ему, быть может, придется пробыть там долго. Что думаете вы об этом? Разве это разумно?

— Для юноши это, без сомнения, разумно, Розхен, — ответил фламандец. — Ибо это лучший способ уберечь его сейчас от лихорадки.

— Верно. Но разумно ли это для госпожи? — продолжала Роза.

— И для нее тоже, если она разумно себя поведет. Но почему ты в ней сомневаешься, Розхен?

— Не знаю, — ответила Роза, ибо своими опасениями и сомнениями ей не хотелось делиться даже с отцом. — Но злые языки найдутся везде. Сэр Дамиан и госпожа так молоды. Не лучше ли, милый отец, предложить раненому рыцарю приют у вас в доме, лишь бы не в замке?

— Вот уж этого не будет, — поспешил ответить фламандец. — Не будет, если я буду в силах этому помешать. Не пущу я в мой мирный дом ни норманна, ни англичанина. Зачем? Чтобы он ел мой хлеб и смеялся над моей бережливостью? Ты не знаешь их; ведь ты всегда при госпоже и в большой у нее милости. Зато я отлично их знаю. «Фламандский лентяй», «фламандский обжора», «фламандский пьянчуга». Это еще самые добрые их слова. Хорошо, что после похода валлийца Гуенуина никто не может сказать «фламандский трус».

— Я всегда думала, отец, — заметила Роза, — что вы слишком тверды духом, чтобы обращать внимание на эту низкую клевету. Подумайте! Ведь мы находимся под защитой моей доброй госпожи; а отец ее был твоим милостивым господином. Да и коннетаблю вы обязаны; он расширил ваши привилегии. Деньгами можно уплатить долг; но за добро можно заплатить только добром. А я предвижу, что никогда не будет у вас другого такого случая сделать добро семействам Беренжеров и де Лэси, как открыв раненому рыцарю двери вашего дома.

— Моего дома! — повторил фламандец. — А долго ли будет у меня дом, здесь или еще где-либо? Увы, дочь моя! Мы приехали сюда, спасаясь от морской стихии, а здесь можем погибнуть от людской злобы.