Обручённая - [70]

Фламандец сперва слушал эту речь с выражением удивления, а затем с глубокой озабоченностью. Когда коннетабль кончил, он с минуту молчал, уставясь в землю, потом, подняв глаза, сказал:

— Не стану ходить вокруг да около, а скажу прямо. Вы говорите не всерьез, милорд. А если и всерьез, то ничего тут не выйдет.

— Это почему же? — спросил коннетабль с удивлением и неудовольствием.

— Другой польстился бы на вашу щедрость, — продолжал Уилкин, — и не заботился о том, что вы за свою щедрость будете иметь. А я делаю дело честно и не стану брать плату за то, чего выполнить не сумею.

— А я еще раз тебя спрашиваю: отчего ты не можешь, вернее не хочешь, взять это на себя? — повторил коннетабль. — Уж если я оказываю тебе такое доверие, тебе подобает оправдать его.

— Верно, милорд, — ответил фламандец, — но благородный лорд де Лэси должен был бы чувствовать, а мудрый лорд де Лэси предвидеть, что фламандский ткач не годится в опекуны его невесты. Представьте ее в уединенном замке под такой опекой и подумайте, долго ли замку оставаться уединенным в этой стране любви и рыцарских подвигов. Дюжины менестрелей станут распевать под нашими окнами, и такая пойдет игра на арфах, что впору будет стенам рухнуть, как говорят, случилось в городе Иерихоне. А уж странствующих рыцарей соберется не меньше, чем к Шарлеманю или королю Артуру. Боже милостивый! Довольно и меньшей приманки, чем прекрасная и высокородная затворница под охраной старого фламандского ткача, чтобы собрать вокруг нас половину всех рыцарей Англии. И начнут они ломать копья, давать клятвы, надевать цвета дамы и творить уж не знаю какие еще безумства. Неужели эти молодцы, у которых кровь бежит по жилам, точно ртуть, послушаются меня, когда я стану их гнать?

— А ты задвинь засовы, убери подъемный мост, опусти решетку на воротах, — сказал коннетабль, принужденно улыбаясь.

— Неужели ваша светлость полагает, что это их остановит? Они придут искать приключений, а какие же приключения без препятствий? Рыцарь Лебедя переплывет через ров, Рыцарь Орла взлетит над стенами, а Рыцарь Грома и Молнии вдребезги разнесет наши ворота.

— Ну так пусти в ход арбалеты и баллисту, — сказал де Лэси.

— Вот тогда уж нас осадят по всем правилам, — сказал фламандец. — Как осаждали замок Тинтажель на старых гобеленах, и все ради любви к прекрасной даме. А еще явятся веселые девицы, которые тоже ищут приключений и порхают от замка к замку, с турнира на турнир: корсажи расстегнуты, на шапочках перья, на поясе кинжал, а в руках дротик. Стрекочут как сороки, трепыхаются как сойки, а бывает, воркуют, точно голубки. Как сумею я не допустить их к леди Эвелине?

— Говорят тебе, держи двери запертыми, — сказал коннетабль, принуждая себя к шутливому тону.

— Вот, вот! — сказал Флэммок. — Если фламандский ткач скажет «запереть!», а норманнская леди велит «отворить!», кому из них скорее повинуются? Словом, милорд, я отказываюсь; не про меня эта честь. Я не взялся бы опекать даже целомудренную Сусанну, если бы она жила в заколдованном замке, куда не может приблизиться ничто живое.

— У тебя, — сказал де Лэси, — и язык, и мысли грубого распутника, который смеется над женским постоянством потому, что имел дело лишь с низкими женщинами. Однако тебе следовало бы знать и другое. У тебя, как мне известно, весьма добродетельная дочь.

— Такова была и ее мать, — ответил Уилкин, прерывая речь коннетабля тоном несколько более взволнованным, чем обычно. — Но женой своей, милорд, я по закону мог руководить; тот же закон и права отца дают мне власть и над дочерью. Над чем я сам имею права, за то готов и отвечать. А когда права мне только переданы, дело совсем другое. Оставайтесь дома, милорд, — продолжал честный фламандец, заметив, что его слова производят на де Лэси некоторое впечатление. — Пусть совет глупца хоть однажды пригодится мудрому в деле, которое, позволю себе сказать, не мудро было задумано. Оставайтесь в своей стране, сами правьте своими вассалами и сами охраняйте свою невесту. Только вы можете ждать от нее готовности повиноваться с любовью. Не стану гадать, что она станет делать в вашем отсутствии, зато уверен, что на ваших глазах она будет исполнять долг верной и любящей супруги.

— А как же Гроб Господень? — вздохнул коннетабль, в душе признавая разумность совета, которому не мог последовать.

— Кто упустил Гроб Господень, тот пускай и отвоевывает его, — ответил Флэммок. — Если все эти латиняне и греки не лучше, чем я о них слыхал, то разве не все равно, они или язычники владеют страной, которая стоит Европе столько крови и столько золота.

— Должен признать, — сказал коннетабль, — что в словах твоих немало правды; но смотри, не повторяй их, иначе сойдешь за еретика или жида. Что до меня, то я безвозвратно связан обетом. Мне остается решать, кого назначить на важный пост, который ты отклоняешь из осторожности, но не без основания.

— Кого же еще, — сказал Уилкин Флэммок, — как не ближайшего родственника вашей светлости, кому вы полностью доверяете; хотя всего лучше было бы самому этот пост не оставлять.

— Если под ближайшим родственником, — сказал коннетабль, — ты разумеешь Рэндаля де Лэси, я не скрою от тебя, что считаю его человеком негодным и не заслуживающим доверия.