Обручённая - [7]

Гроза на норманнской границе разразилась через два дня после памятного пиршества в Касгель-Кохе. О приближении врага известил сперва одиночный долгий и громкий звук рога; затем сигналы тревоги прозвучали в каждом замке и каждой сторожевой башне вдоль границы Шропшира, где в те времена крепостью было всякое человеческое жилье. На возвышенностях зажглись сигнальные огни, в церквах зазвонили колокола; этот общий призыв к оружию говорил об опасности, какую до тех пор не испытывали даже жители этого неспокойного края.

При первых сигналах тревоги Раймонд Беренжер, собрав немногих, но самых доблестных воинов, а также, насколько это было возможно, сведения о силах противника и о его продвижении, взошел на сторожевую башню замка, чтобы самому обозреть окружающую местность, над которой уже подымались кое-где клубы дыма, отмечавшие разрушительный путь нападавших. К лорду тотчас присоединился его любимый оруженосец, встревоженный мрачным видом своего господина, который перед боем обыкновенно бывал особенно светел и ясен лицом. Оруженосец держал в руках шлем господина; сэр Раймонд был уже в доспехах и только не надел шлем.

— Деннис Морольт, — спросил старый воин, — все ли наши вассалы собрались и готовы к бою?

— Все, благородный рыцарь, только фламандцы еще не подошли.

— Что ж они мешкают, ленивые псы? — сказал Раймонд. — Не следовало нам брать на границу таких неповоротливых. Они похожи на своих коней: более пригодны для плуга, чем для дел, где нужна резвость.

— С вашего дозволения скажу, — ответил Деннис, — кое на что они все же пригодны. Вот хотя бы Уилкин Флэммок. Этот уж если ударит, так не хуже, чем молот на его сукновальне.

— Да, когда приспичит, он станет драться, — сказал Раймонд. — Но нет у него любви к этому делу, и к тому же он медлителен и упрям как мул.

— Вот поэтому-то его земляки как раз и годятся для войны с валлийцами, — ответил Деннис Морольт. — Их неподатливость и упорство лучше всего могут противостоять неистовому нраву наших опасных соседей. Ведь недвижные скалы — лучшая преграда для неугомонных волн. Но я слышу шаги Уилкина Флэммока. Он подымается на башню так же неспешно, как монах к ранней обедне.

Тяжелые шаги приближались, и наконец высокая и плотная фигура фламандца появилась на башенной площадке, где о нем шел разговор. Уилкин Флэммок был облачен в доспехи необычайной толщины и прочности. Со свойственной фламандцам любовью к чистоте, они были начищены до блеска, но, в отличие от доспехов норманнов, были совершенно гладкими, без резьбы, позолоты и каких-либо украшений. Его стальной шлем не имел забрала и оставлял открытым широкое лицо с крупными, неподвижными чертами, ясно говорившими о нраве их обладателя. В руке он держал тяжелую булаву.

— Вижу, сэр фламандец, — начал кастелян, — ты не торопишься.

— С вашего дозволения, — проговорил Флэммок, — пришлось немного задержаться, ведь надо было загрузить наши повозки тюками тканей и прочим имуществом.

— Повозки? Сколько же их у тебя?

— Шесть, благородный рыцарь, — ответил Уилкин.

— А людей при них?

— Двенадцать, доблестный рыцарь.

— По два на каждую груженую повозку? Дивлюсь, зачем вы так себя обременили.

— Опять-таки с вашего дозволения скажу, — продолжил Уилкин, — что только забота о нашем имуществе заставляет меня и моих товарищей грудью защищать его; а если бы неминуемо пришлось оставить наши сукна грабителям, зачем нам тогда и быть здесь? Затем, чтобы нас не только ограбили, а еще и убили? Я бы тогда бежал без остановки до самого Глостера.

Норманнский рыцарь взглянул на фламандского ремесленника, каким был Уилкин Флэммок, с презрением, даже не оставлявшим места негодованию.

— Много я всякого слышал, — проговорил он, — но впервые слышу, чтобы мужчина признавался в трусости.

— Не услышали вы этого и сейчас, — ответил невозмутимый Флэммок. — Я всегда готов сразиться за свою жизнь и имущество. Поселившись в стране, где тому и другому постоянно грозит опасность, я тем самым доказал, что воевать готов сколько нужно. Однако целая шкура все же лучше продырявленной.

— Ну что ж, — вздохнул Раймонд Беренжер. — Бейся на свой лад, лишь бы бился крепко. Недаром ведь ты такой здоровяк. Нам, как видно, понадобится пустить в ход все, что имеем. Хорошо ли ты разглядел валлийских каналий? Видел ли у них знамя самого Гуенуина?

— А как же! Видел его знамя с белым драконом, — ответил Уилкин. — Мне ли не узнать его? Ведь оно выткано на моем станке.

При этом сообщении Раймонд нахмурился так грозно, что Деннис Морольт, не желая, чтобы фламандец это заметил, счел нужным отвлечь его внимание.

— Могу только сказать, — обратился он к Флэммоку, — что, когда подоспеет к нам коннетабль Честерский со своими копьеносцами, сработанный тобою дракон улетит восвояси быстрее, чем летал челнок, который его выткал.

— Надо, чтобы он улетел еще до прибытия коннетабля, Деннис, — сказал Беренжер. — Иначе он победно взлетит над нашими телами.

— Во имя Господа и Пресвятой Девы! — воскликнул Деннис Морольт. — Что означают ваши слова, рыцарь? Неужели нам сражаться с валлийцами, не дождавшись подкрепления? — Он умолк, но, встретив твердый и печальный взгляд, которым его господин ответил на этот вопрос, продолжал с еще большим волнением: — Не может быть! Не может быть, чтобы вы намеревались выйти за стены замка, где мы столько раз давали отпор врагу; чтобы встретились с ним в открытом поле, когда у него тысячи воинов против наших двух сотен. Одумайтесь, дорогой мой господин! Пусть на старости лет безрассудный поступок не запятнает славу мудрого и искусного военачальника, которую вы заслужили.