Обручённая - [21]

— Полно, сын мой! — прервал его разочарованный исповедник. — С этим можно подождать. Не время сватать и выдавать замуж, когда всех нас, того и гляди, убьют.

— Нет, святой отец, выслушай меня, — попросил фламандец. — Это дело, касающееся моей совести, касается и нынешнего нашего положения ближе, нежели ты думаешь. Надо сказать, что мне неохота выдавать Розу за этого самого Яна Ванвельта. Он стар и немощен. Скажи, могу ли я с чистой совестью отказать ему?

— Ну что ж, — задумался отец Альдрованд, — Роза красивая девушка, хотя и немного вспыльчивая… Думаю, ты можешь взять свое слово назад, но, разумеется, придется вернуть и полученные гульдены.

— Вот здесь-то и загвоздка, отец мой! — стал объяснять фламандец. — Вернув эти деньги, я превращусь в нищего. Валлийцы разорили мое хозяйство, и, чтобы начать все сначала, мне просто необходима эта пригоршня гульденов.

— И все же, сын мой Уилкин, ты обязан либо вернуть деньги, либо сдержать данное слово. Разве на вопрос Писания: «Quis habitabit in tabernaculo, quis requiescet in monte sancta?», то есть «Кто взойдет и пребудет в святой горе?» не дается ответ: «Qui jurat proximo et non decipit».[10] Нет, сын мой, не нарушай данного слова ради пригоршни презренного металла. Лучше пустой желудок, но чистая совесть, чем тучный телец, но неправедные поступки и нарушенные обещания. Разве не видел ты, что покойный наш господин (да упокоит Бог его душу!) предпочел погибнуть в неравном бою как истинный рыцарь, а не жить клятвопреступником, хоть он всего лишь сказал неосторожное слово валлийцу за чаркой вина.

— Увы! — сказал фламандец. — Этого я и боялся. Я должен либо сдать замок, либо возвратить валлийцу Иоруорту весь скот, который дал бы нам возможность быть сытыми и обороняться.

— Да ты о чем? — удивился монах. — Я тебе говорю о Розе Флэммок и о Яне Ван-как-его-там, а ты толкуешь о замке, о скоте и не знаю уж о чем еще.

— Я говорил притчами, святой отец. Дочь — это как бы замок, который я обещал отдать, Ян Ванвельт — валлиец, а гульдены — это скот, который он пригнал в виде задатка.

— Притчи! — монах покраснел от гнева, поняв, что его одурачили. — Мужлан, а туда же: говорить притчами! Но ладно, отпускаю тебе грех.

— Значит, я должен сдать валлийцам замок или отдать им назад скот? — спросил невозмутимый фламандец.

— Лучше отдай свою душу Сатане!

— Боюсь, что именно этот выбор и предстоит, — сказал фламандец. — Пример нашего благородного господина…

— Пример благородного глупца!.. — ответил монах, но тотчас же спохватился. — Помилуй меня, Пресвятая Дева! Из-за этого фламандского мужлана я забываю, что хотел сказать.

— А как же Священное Писание, о котором только что упоминало ваше преподобие? — спросил фламандец.

— Кто ты такой, — возмутился монах, — чтобы рассуждать о Священном Писании? Разве ты не знаешь, что слова Писания убивают и лишь толкование их дает жизнь? Разве, приходя к врачу, скрывают от него симптомы своего недуга? Говорят тебе, глупый фламандец, что в Писании сказано лишь о слове, которое дают христианам, и есть особая оговорка насчет обещания, которое дается валлийцу.

При таком толковании Писания фламандец усмехнулся так широко, что показал все свои крепкие белые зубы. Усмехнулся и отец Альдрованд.

— Теперь я понял в чем дело, — сказал он. — Ты хотел поквитаться со мной за то, что я усомнился в твоей честности. И, надо сказать, сделал это остроумно. Но отчего ты с самого начала не посвятил меня в свой секрет? Признаюсь, что я подозревал тебя в гнусных делах.

— Неужели, — сказал фламандец, — я мог позволить себе вовлечь ваше преподобие в обман? Неужели я уж вовсе не знаком с приличиями? Но чу! Я слышу, что у ворот трубит Иоруорт.

— Трубит, точно свинопас, — с презрением заметил отец Альдрованд.

— Не желаешь ли, ваше преподобие, чтобы я вернул ему скот? — спросил Флэммок.

— Еще чего! Вылей на него со стены такой котел кипятку, чтобы сразу облез его плащ из козьей шкуры. А сперва попробуй воду пальцем. Это я налагаю на тебя за то, что ты сыграл со мной шутку.

Фламандец ответил на это еще одной широкой улыбкой, и оба они направились к внешним воротам, куда Иоруорт подошел один. Встав у окошка, но не сдвигая с него решетки, Уилкин Флэммок спросил валлийца, зачем тот явился.

— Затем, чтобы нам сдали замок, как уговорились, — ответил Иоруорт.

— И ты за таким делом пришел один?

— По правде сказать, — признался Иоруорт, — со мной человек сорок воинов, укрытых вон за тем кустом.

— Так лучше уведи их поскорее, — сказал Уилкин, — пока наши лучники не пустили в них стрелы.

— Как, негодяй? Ты не намерен сдержать свое обещание? — крикнул валлиец.

— Обещания я не давал, — возразил фламандец, — а всего лишь собирался обдумать твое предложение. Так я и сделал. Посоветовался с моим духовным пастырем, а он и слышать не хочет, чтобы я это предложение принял.

— И ты, — продолжал Иоруорт, — оставишь у себя скот, который я пригнал в замок, поверив нашему уговору?

— Да я отлучу его от церкви и обреку Сатане, — крикнул монах, не дожидаясь, пока ответит флегматичный фламандец, — если он хоть одну шкуру или копыто отдаст нечестивым филистимлянам, то есть тебе и твоему господину.