Обручённая - [14]

— Ты говоришь пустое, — сказал монах. — Не далее как вчера вечером наш господин распорядился завезти в замок из окрестных селений все необходимые припасы.

— Верно. Но валлийцы слишком хитры, чтобы такое допустить, и нынче утром не дали сделать того, что следовало сделать недели, а то и месяцы тому назад. Наш покойный господин был из тех, кто более всего полагается на меч, и вот что из этого вышло. А по мне, уж если воевать, то дайте мне не только арбалеты, но и побольше съестного. Но ты что-то побледнел, отец мой; тебе надо выпить для бодрости.

Монах жестом отклонил чарку, которую Уилкин предложил ему с неуклюжей учтивостью.

— Как видно, — сказал он, — нам остается единственное прибежище — молитва!

— Весьма справедливо замечено, отец мой, — ответил хладнокровный фламандец, — вот ты и молись. А с меня довольно и того, что придется поститься.

Тут за воротами замка раздался звук трубы.

— Эй вы! Живее к воротам! Нейл Хансон, кто это пожаловал к нам?

— Парламентер от валлийцев. Остановился у Мельничного Холма. Как раз можно попасть из арбалета. Держит белый флаг и просит его впустить.

— Не впускать, пока мы не приготовимся его встретить, — распорядился Уилкин. — Навести на него нашу славную баллисту и, если он двинется с места, прежде чем мы будем готовы к встрече, стрелять! — продолжал Флэммок на своем родном языке. — Проворней, Нейл, каналья! Выстроить на стенах все пики и копья, какие у нас есть! Выставить их в амбразурах! Вырезать из занавесей флаги и вывесить их на самых высоких башнях! А когда я подам сигнал, бейте в барабаны, трубите в трубы, если найдутся. А нет, так в пастушьи рожки. Лишь бы побольше шума. А еще, Нейл Хансон, возьми с собой человек пять, достаньте с оружейного склада кольчуги и наденьте их. Наших фламандских лат они боятся меньше. А валлийскому разбойнику завязать глаза и ввести сюда! Головы держите повыше, а языки на привязи. Говорить с ним буду один я. Да смотри, чтобы англичан при этом не было!

Монах, который в своих странствиях приобрел некоторые познания во фламандском языке, был удивлен последним распоряжением, которое Уилкин дал своему соотечественнику. Однако он смолчал, дивясь не только этому подозрительному приказанию, но и ловкости, с какою неотесанный фламандец взялся за военные приготовления и военную тактику.

Уилкин, со своей стороны, опасался, что монах услышал и понял из его распоряжений больше, чем ему хотелось бы. Чтобы усыпить подозрения, которые могли возникнуть у отца Альдрованда, он повторил для него по-английски большую часть своих приказаний и спросил:

— Ну как, отец мой, правильно я действую?

— Отлично! — ответил монах. — Можно подумать, будто ты с колыбели занимался военным ремеслом, а не ткал сукно.

— Шути себе, шути! — сказал Уилкин. — Я ведь знаю, что вы, англичане, о нас думаете: что в фламандских головах одна только тушеная говядина с капустой. Но, как видишь, для ткачества тоже нужны мозги.

— Верно, мастер Уилкин Флэммок, — согласился монах. — Но скажи, добрый фламандец, какой ответ намерен ты дать парламентеру валлийского князя?

— Сперва скажи ты, преподобный отец, каково будет его предложение, — спросил фламандец.

— Немедленно сдать замок, — проговорил монах. — И что же ты ему ответишь?

— Отвечу отказом. Впрочем, если на подходящих условиях…

— Как, фламандец? Ты осмеливаешься говорить об условиях сдачи Печального Дозора?

— Если не будет ничего лучшего, — сказал фламандец. — А ты, преподобный отец, предлагаешь медлить, пока наш гарнизон станет выбирать для трапезы упитанного монаха или жирного фламандца?

— Какие глупости! — возмутился отец Альдрованд. — Не более чем через сутки к нам подойдет подкрепление. Раймонд Беренжер был в этом твердо уверен.

— Раймонд Беренжер нынче утром ошибся не только на этот счет, — возразил Флэммок.

— Слушай, фламандец, — сказал монах, который, удалившись от мира, не совсем позабыл свои военные привычки и склонности, — если тебе дорога жизнь, советую вести честную игру. Ведь даже после нынешнего побоища здесь еще осталось достаточно англичан, чтобы сбросить в крепостной ров всех фламандских лягушек, стоит заподозрить, что ты замыслил предательство и не намерен защищать замок и леди Эвелину.

— Оставь ненужные и пустые страхи, ваше преподобие! — ответил Уилкин Флэммок. — По велению владельца я сейчас кастелян замка и буду нести свою службу так, как ее разумею.

— А я, — гневно произнес монах, — слуга Папы и капеллан этого замка и от Господа имею власть скреплять и расторгать узы. Боюсь, ты не истинный христианин, Уилкин Флэммок, и склоняешься к ереси монтанистов. Ты не вступил в ряды крестоносцев, ты выпиваешь и закусываешь, прежде чем идешь к утренней мессе. Тебе нельзя доверять, и я тебе не доверяю и непременно хочу присутствовать при твоих переговорах с валлийцем.

— Нельзя, отец мой, — сонно улыбнулся Уилкин, при любой крайности сохранявший полнейшую невозмутимость. — Что верно, то верно. У меня есть причины не идти сейчас к вратам града Иерихон. Оно и лучше, иначе меня не было бы здесь, чтобы защищать врата замка Печальный Дозор. Верно и то, что я иной раз поспевал к моим сукновальням раньше, чем капеллан к алтарю; и что работа натощак у меня не спорится. Но ведь за эти грехи, отец мой, я всегда платил вашему преподобию особый сбор. Раз уж ты так хорошо помнишь мои грехи, не мешало бы помнить покаяние и отпущение.