Обрученная с розой - [124]
Их беспрепятственно пропустили, и путники, в который раз облегченно вздохнув, двинулись по Чарринг-Кросс.
Когда крытые соломой домики Чарринг-Кросс остались позади, путники двинулись по Стрэнду, одной из красивейших улиц Лондона, по одну сторону которой теснились дома с покатыми кровлями, а по другую – возвышались великолепные особняки знати, окруженные зелеными садами, спускавшимися к самой реке, и имевшие свои собственные причалы. Впереди показались темные кровли Темпл-Бар – ранее жилища рыцарей-тамплиеров, а с начала прошлого века судебного подворья, где учились дети знати и которое представляло собой как бы третий английский университет после Оксфорда и Кембриджа. За Темплом и воротами Ледгейт начинался уже сам город.
Хотя час был ранний, жизнь здесь била ключом. Обитатели чердаков при первых лучах солнца распахивали свои кривые оконца. В прозрачном утреннем воздухе звенели голоса зазывал, приглашавших горожан посетить бани. На перекрестки выползали нищие, хромые, безрукие, брели слепцы с поводырями. Ремесленники отпирали двери мастерских, слышался перестук молотов в кузнях, где уже багровели угли в горнах.
Путники ехали, глазея по сторонам. Анна кое-что помнила о Лондоне со времен своего детства, Майсгрейву же и братьям Гондам, жителям угрюмого малолюдного севера, столица казалась огромной, шумной и великолепной даже в сравнении с Йорком и Линкольном.
Война Роз, принесшая Англии столько бед, не затронула столицу, богатство которой все возрастало. Это был красивый город, обнесенный зубчатыми стенами, с рядами высоких домов, увенчанных островерхими кровлями, с выступающими один над другим этажами, со свинцовыми переплетами окон, с навесными террасами и множеством водосточных желобов, украшенных замысловатыми звериными мордами. В городе располагались и живописные парки, и сады, доступ к Темзе оставался свободным. Но главным украшением столицы было множество церквей: церковь Сент-Мэриле-Боу, Сент-Брайдз, церковь Святого Варфоломея, Саутворкский собор, церковь Святого Клемента Датского – все эти прекрасные храмы несли на себе легкие шпили колоколен, белокаменные узоры и замысловатые розетки; золоченый же шпиль огромного готического собора Святого Павла считался высочайшим в мире. Главные улицы были вымощены галькой из Темзы, а по вечерам освещались фонарями – Лондон был первой из европейских столиц, позволивших себе подобную роскошь.
Англичане тех дней разительно отличались от степенных и рассудительных нынешних обитателей туманного Альбиона. В старой веселой Англии душа человека была распахнута подобно душе ребенка. Никто не скрывал своих страстей, люди громко говорили и громко смеялись, крепко обнимались при встрече и без промедления хватались за меч в ответ на оскорбление. Улицы напоминали ярмарку, а сам город шумел так, что, обращаясь к собеседнику, приходилось кричать во весь голос. Вопли глашатаев, продавцов всяческой снеди, ржание лошадей, грохот тяжелых телег, рев ослов, визг собак… Тележки зеленщиков загромождали улицы, разносчики с корзинами на головах расталкивали прохожих, не обращая внимания на летящую им вслед ругань, нарядные горожанки глазели на разложенный на лотках товар, тут же бродячие актеры устраивали представления. Стены домов подпирали размалеванные уличные девки, уже с утра вышедшие на промысел, калеки и нищие, клянча милостыню, бросались прямо под копыта лошадей, с заунывным пением двигались церковные процессии, и над всей этой толчеей на площадях раскачивались вздутые трупы висельников – мужчин, женщин, порой даже детей.
Но Анне и братьям Гондам были привычны подобные зрелища. Куда больше внимания они обращали на лавки, пестрящие товарами, свезенными сюда со всех концов света: здесь были и заморские вина, и дорогое оружие, тончайшие шелка, парча, золотые галуны. Прилавки ювелиров мерцали блеском золота и драгоценных каменьев, вокруг лавок с перцем, имбирем и прочими пряностями витал пряный аромат, а когда они проезжали шорные ряды и склады конской сбруи, в нос ударял резкий запах сыромятной кожи.
Неожиданно дома расступились и открылась ширь темноводной Темзы, через которую тянулся знаменитый Лондонский мост – чудо, поражавшее приезжих. Мост этот был настоящей улицей на воде, основание его подпирали двенадцать арок, под которыми скользили парусники и гребные лодки. Дома стояли в два ряда, нависая над рекою, а между ними располагалась оживленная проезжая часть.
– Пуп Вельзевула! – невольно вскричал Гарри, забыв на миг о своей роли. – Вот это диво! И как все это не свалится в реку? Пусть я буду брюхат, как папа, если мне поверят в Нейуорте, что я видел все это собственными глазами!
Фрэнк толкнул брата локтем, понуждая утихомириться. Анна оглянулась на Филипа, но тот не отрываясь смотрел на страшное украшение Лондонского моста – пару насаженных на пики окровавленных человеческих голов с оскаленными зубами и пустыми глазницами. Поймав взгляд девушки, Филип кивнул в их сторону:
