Обретения - [61]

«имеют место факты недостаточно решительной борьбы с антисоветскими проявлениями. Иногда лица, совершающие такого рода преступления, даже не привлекаются к уголовной ответственности, как этого требует закон, а в отношении их ограничиваются лишь мерами предупреждения…».

Да, согласен, не то что на Пушкина — даже на какого-нибудь, прости господи, Гладкова[34], не тянет. Но так ведь не для вечности и затевается. Нам бы…

Как это у Гайдара? «День простоять да ночь продержаться».

Отвлекая (или спасая?) от мук творчества, на столе заголосил один из линейки телефонных аппаратов.

— Слушаю.

— Владимир Николаевич, с вами хочет говорить какой-то Степан Казимирович.

— Не какой-то, а почетный большевик и пенсионер союзного значения. Соединяй.

— Алло! Володя?

— Добрый день, Степан Казимирович.

— Здравствуй, дорогой. Извини, что отвлекаю в служебное время.

— Ничего страшного. Слушаю. Кстати, как ваше здоровье?

— Здоровье, что дерьмо коровье. Неважно. Но, по правде сказать, это я хотел тебя послушать. Есть какие новости о Юре?

— Кое-что есть, Степан Казимирыч.

— Не томи, рассказывай.

— Боюсь, по телефону не вполне уместно. Давайте при личной встрече?

— Сегодня я планирую весь день пробыть дома. Так что в любое время, как сможешь, подъезжай.

— К сожалению, сегодня у меня все очень плотно.

— Тогда завтра.

— Боюсь, в пятницу тоже. Опять же, завтра в ночь я еду в Ленинград. И это напрямую связано с Юркой.

— Интригуешь?

— Вовсе нет. Просто констатирую. Давайте условимся так: сразу по возвращении я вас набираю, и мы оперативно где-нибудь пересечемся. Идет?

— Так ведь иных вариантов у меня все равно нет? Но в любом случае, Володя, если со своей стороны смогу быть чем-либо полезен, звони без стеснения. Хоть днем, хоть ночью. Если к телефону подойдет Марфа и станет что-то такое брюзжать и ворчать, посылай ее подальше.

— Как можно, Степан Казимирыч? Женщина — и вдруг посылать?

— Марфа не женщина. Она — фурия. Улавливаешь разницу?

— Так точно.

— Все, не стану больше тебя отвлекать. Всего доброго.

— До свидания, Степан Казимирович…

После короткого разговора с Гилем мое творческое начало окончательно иссякло.

Я отдал черновики на перепечатку Анечке (то была одна из немногих служащих у нас машинисток, способных читать мой, «кура лапой», почерк). А сам, возвратившись в кабинет, заперся на ключ и позволил себе рюмку коньяку. Неуклюже обосновав свое участившееся в последнее время потребление спиртного в дневные часы исторически сложившейся на Руси традицией «часа адмиральского».

Кстати сказать, разумеется, я в курсе, что телефонные разговоры в нашей конторе пишутся. Но, сославшись на неуместность обсуждения вскрывшихся подробностей из биографии Юры Алексеева по телефону, я вовсе не имел в виду, что эти сведения содержат элементы секретности. В данном случае все было гораздо проще.

Дело в том, что я никогда не любил телефоны. По той причине, что по телефону очень легко врать. А врать Гилю мне не хотелось. Хотя я и понимал, что, будучи откровенно поведанной, моя честная информация сожрет у старика еще какое-то количество дней из его, почти вычерпанной до донышка, жизни.

Иное дело — пока что мне самому во всей этой загадочной истории слишком многое неясно. С относительно недавней судимостью Юрки за квартирную кражу — еще куда ни шло. Она как раз подтверждает его эмоциональное, в сердцах брошенное Гилю в ресторане: «Вор я, дед Степан. Рецидивист. Уголовник. Позор семьи». Но вот по первой посадке в августе 1944-го — сплошные вопросы.

Каким образом парень очутился в Ленинграде? При каких обстоятельствах его задержали? Если доказали соучастие в убийстве Василия Лощинина, почему в итоге навесили всего пятерик? Даже по нашим временам неприлично скромно, а уж в реалиях времени военного — и подавно. Тем более что на тот момент шестнадцать Юрке уже стукнуло. Потом, уже в лагере, — новый срок. И снова не абы за что — обратно за убийство. Хреновая, честно говоря, тенденция.

Ну да, надеюсь, хотя бы часть этих вопросов поможет снять ведший дело Алексеева мой бывший товарищ и сослуживец Паша Яровой. Если, конечно, сумеет припомнить обстоятельства криминальной истории почти двадцатилетней давности. К слову, вот и еще один вопрос — почему именно Пашке поручили следствие по теме, казалось бы, сугубо милицейской подведомственности?

Из накануне полученной мной из Ленинграда архивной милицейской справки следовало, что в последних числах февраля 1942 года произошел вооруженный налет на квартиру профессора Лощинина Ф. Ф., что в Демидовом переулке[35]. В ходе ограбления были убиты сам профессор и его внук — учащийся ФЗУ № 33 Лощинин Василий Иванович. 68-летней супруге профессора нанесены телесные повреждения, от которых несколько дней спустя она скончалась в больнице, успев, однако, дать показания и словесное описание одного из налетчиков. Со слов потерпевшей, преступники забрали из квартиры подлинник Айвазовского и еще кое-какие безделушки, по мелочи.

В результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий удалось установить, что налет совершила подростковая банда, возглавляемая 14-летним Гейдаром Равиловым. В дальнейшем выяснится, что на счету банды десятки ограблений и краж.