Обретение Родины - [226]

Здесь тоже почти полностью отсутствуют трудовые руки, рабочая сила, мужское население. Немцы угнали на Запад даже подростков, досрочно собрав их в команды допризывников. При этих условиях Венгрия была фактически не в состоянии принять участие в антигитлеровской войне, в собственном освобождении. Она не в силах набрать собственных солдат. Если Венгрию по окончании войны упрекнут в том, что она не желала участвовать в этой освободительной войне, это будет величайшей несправедливостью, так как венгерский народ полон жажды сражаться против Гитлера. Но что можно сделать, когда дома остались мужчины или уже неспособные владеть оружием, или еще неспособные им владеть…

— Но ведь вам известно, Балинт, что Красная Армия приносит любые жертвы ради освобождения Венгрии.

— Венгерский народ всегда будет за них благодарен, товарищ генерал! Однако для блага венгерского народа необходимо предоставить ему возможность завоевать свою независимость и свободу собственными руками. Товарищ генерал армии хорошо понимает, какая большая разница — получить свою независимость в подарок или завоевать и обрести ее вновь самим…

— Понимаю, товарищ Балинт. Знаю. А ну-ка выпейте чашечку чаю, закурите, а потом продолжим наш разговор. Спорить не будем, лишь обсудим эти вопросы вместе, так как, по существу, я с вами согласен.

Генерал налил чай, бросил в него сахару, подлил коньяку и придвинул чашку Балинту. Лысый майор одним глотком втянул в себя горячий напиток и набил табаком трубку. Но зажечь ее забыл. Держа в зубах холодную трубку, он глубоко по привычке затянулся и выпустил изо рта воздух.

— Раз товарищ генерал армии, по существу, со мной согласен, ему должна быть прекрасно понятна также и наша ближайшая задача: отпустить домой венгерских военнопленных! Я очень хорошо себе представляю, что при настоящем положении с транспортом вряд ли можно собрать и доставить на родину всех гонведов, находящихся во множестве лагерей, которые разбросаны по территории Советского Союза. Но ведь можно отпустить домой — хотя и эта задача не из легких — тех одетых в военную форму венгерских рабочих и крестьян, которые содержатся в плену в Закарпатской Украине или Галиции, так как до сих пор их нельзя было отправить в глубь страны. Еще более реально — отпустить на свободу военнопленных, которые сейчас сосредоточены в сборных лагерях на территории Венгрии.

— Вы правы, Балинт. При наличии доброй воли и после серьезной подготовительной работы задачи эти вполне разрешимы.

Балинт даже привскочил.

— Значит, товарищ генерал армии поддерживает мои… высказанные мной предложения? Вы передадите их в Москву?

— Сядьте, Балинт. Зажгите наконец свою трубку. Нет зажигалки? Вот вам моя. Оставьте ее себе, мне она все равно без надобности. Проклятые доктора запретили курить. А что до вашего предложения… Нет, передавать его Москве я не стану. В этом нет нужды. Четыре или пять дней назад Венгерская коммунистическая партия обратилась с такой же просьбой к Советскому правительству. И оно поддержало это предложение товарищей, подготовленное, разумеется, не столь сумбурно, как его формулировали сейчас вы. Оценивая значение этой проблемы, партия смотрела вперед гораздо дальше и просила намного больше, чем вы. Она подумала не об одном только завтрашнем дне, но и о грядущем послезавтрашнем. И Верховное командование выполнит эту просьбу. Соответствующий приказ уже заготовлен, мы вскоре приступим к его выполнению. Короче говоря, дорогой товарищ Балинт, вас тревожили вчерашние проблемы и волновали уже разрешенные вопросы.

Балинт взирал на генерала широко раскрытыми глазами. Сначала он даже почувствовал нечто вроде горечи. Но это продолжалось не больше секунды, какой-то доли ее. Затем лысый майор начал смеяться. Он смеялся громко, счастливо и под конец ударил правой рукой по стоявшему перед ним столу. По письменному столу генерала армии.

— Опоздал?.. Превосходно! — воскликнул он. — Меня опередила партия?.. Замечательно!

Топчиев сразу, как только начал говорить, встал. Его испытующий взгляд был в упор устремлен в лицо Балинта. Серые глаза генерала, казалось, заглядывали в самую душу. Уж генерал-то вполне отчетливо понимал, что в этот момент происходило с Балинтом. Какую-то долю секунды генерал смотрел на Балинта с удивлением. Оно сменилось сначала сочувствием, а затем и прямой симпатией. Когда Балинт овладел наконец собой, обуздал сотрясавший все его существо счастливый смех и встал, Топчиев протянул ему руку.

— Коммунист — это человек особого рода, — очень тихо произнес он.

Балинт стоял навытяжку. В голове у него царила такая невообразимая сумятица, что он не сразу сообразил, что генерал армии, собственно, похвалил его.

— Разрешите удалиться, товарищ генерал армии?

— Не удаляйтесь, Балинт, и не уходите. Лучше сядьте и закурите наконец свою трубку.

— Боюсь, я вам мешаю, товарищ генерал.

— Замечено правильно. Вы мне действительно помешали, так как приходить ради того, за чем вы явились, было ни к чему. Но раз вы здесь, давайте немного поговорим. Как я вам сообщил, партия уже опередила ваше предложение. Меня всегда радует, когда партия осуществляет то, о чем я едва смел мечтать и в чем до конца так и не разобрался. Очень хорошо, что это радует также и вас. Но сейчас я хочу говорить с вами о делах Венгрии, венгерского народа. Как я вам сказал, несколько десятков тысяч венгерских рабочих и крестьян в скором времени смогут влиться в новую венгерскую армию. Однако это еще далеко не значит, что венгерский народ освободит себя сам. Весьма вероятно, что до того, как первая новая гонведная дивизия обретет боеспособность, Красная Армия уже сметет гитлеровские банды с территории Венгрии. Во всяком случае, мы стремимся поскорее это осуществить. И венграм, Балинт, необходимо с этим обстоятельством считаться. Но если и действительно все произойдет именно так, даже в таком случае никто не станет бросать упрека венгерскому народу. Слушайте меня внимательно, Балинт! Я говорю все это не затем, чтобы вас успокаивать. Мне хочется помочь вам разъяснить вашим соотечественникам позицию Советского Союза.