Обретение Родины - [219]

Дело было перед рассветом. Темный свод неба казался очень-очень далеким. Но все звезды как одна подмигивали только ему, Балинту. Они мерцали так приветливо, что ему, новоиспеченному в то время батальонному комиссару, гордому своей первой наградой, вдруг захотелось запеть.

Что произошло в тот момент и что затем последовало, Балинт узнал много позже. Когда он перебирал в памяти все мгновенья той ночи, ему порой казалось, что, мурлыча что-то себе под нос, он услыхал свист приближающегося снаряда. А в другой раз думалось, что это был просто звук собственного голоса да шум автомобильного мотора.

Придя в себя — как потом выяснилось, он очнулся от беспамятства лишь двадцать седьмого апреля, — Балинт обнаружил, что находится в незнакомом месте и в совершенно невероятной обстановке: лежит на чистой белой постели, под чистым белым покрывалом. Он поднял глаза к потолку. Потолок тоже был чистый, белый. Балинт оглядел комнату: все кругом белым-бело. Он принюхался, но не почувствовал никаких признаков привычных запахов — ни табака, ни бензина, ни пота… Странно!

«Просто мне все это снится!» — заключил Балинт и закрыл глаза.

Лихорадочно, затаив дыхание, он напрягал слух, ожидая, что вот-вот различит грохот орудий или визг мин. Напрасно! Вокруг стояла тишина. Не та жуткая тишина, которая бывает на поле боя, а совсем-совсем иная.

Через несколько минут Балинт снова приоткрыл глаза и только тогда заметил, что поверх белого покрывала лежит на постели чья-то грубая, тяжелая рука. Кисть ее, однако, была поразительно чистой, и каждый палец украшен аккуратно подстриженным ногтем. Такой чистой руки Балинту не приходилось видеть уже давно.

«Как попала сюда эта рука?»

Он опять прикрыл веки и только тут внезапно ощутил сильную тяжесть в голове. Она не болела, лишь была очень тяжелая. До того тяжелая, словно…

Балинт долго искал сравнения, но на ум так ничего подходящего и не пришло.

Наконец он еще раз открыл глаза. Грубая, но блистающая чистотой рука с коротко подстриженными ногтями продолжала лежать на том же месте, где он ее обнаружил.

Балинт поглядел на нее строго, почти с угрозой. У него возникло желание загипнотизировать эту руку. Вот он начнет пристально на нее смотреть и что-нибудь ей прикажет. Чужая рука должна будет повиноваться.

И рука действительно повиновалась: медленно поднялась в воздухе, еще медленнее приблизилась к лицу Балинта, именно так, как он ей приказал, и погладила покрытый бисеринками пота лоб комиссара. Да! Балинт не только видел, как поднималась и приближалась к нему эта рука, он ощутил даже самое ее прикосновение, ее шершавую ласковость.

«Еще, еще», — подбадривал он гипнотизируемую руку.

И она снова ему подчинялась.

Балинт отдавал приказы этой руке, а она покорно все выполняла.

Открылась дверь. В белую комнату неслышными шагами вошли двое. На них были одинаковые белые халаты, но это не могло обмануть и ввести в заблуждение комиссара. Он сразу определил, что один из незнакомцев мужчина, а другой — женщина. Тихо притворив за собой двери, женщина остановилась возле порога. Мужчина подошел к постели и наклонился над Балинтом.

— Ну, товарищ комиссар, — произнес он, заметив, что Балинт не спит, — поздравляю! Теперь все опасности позади. Даю честное слово, вы не будете даже прихрамывать. В скверную сырую погоду слегка придется почувствовать, что у вас есть ноги, но на этом все и кончится. Снаряд угодил в кузов машины за вашей спиной, а вас задело только взрывной волной. Но и с этим могли быть шутки плохи. Однако ничего, вы легко отделались.

— Поздравляю, товарищ комиссар! — проговорила и стоявшая у дверей женщина в белом халате.

Балинту вдруг подумалось, что от ее голоса как бы исходит аромат. Он напомнил ему запах сирени.

Мужчина в халате взял ту самую руку, которая с такой покорностью исполняла все гипнотические приказы комиссара, и крепко ее пожал. Ощутив это пожатие, Балинт только теперь понял, что бледная рука — это же его собственная. Тут же он обнаружил и вторую свою руку, скрытую под белым покрывалом.

Он прижал обе руки к лицу и заплакал. Плакал так неудержимо, долго и счастливо, как может это делать только ребенок да возвращенный к жизни, к борьбе солдат.

Привидевшийся нынче сон часто за последние два года снился Балинту! Иногда он начинался с посадки в машину и заканчивался гипнозом и повиновением незнакомой руки. В другой раз Балинт видел себя любующимся мерцанием звезд и просыпался в момент, когда прятал лицо в ладони… Случалось, что сон осложняла какая-нибудь новая подробность: например, Балинт неожиданно обнаруживал свою закованную в гипс ногу.

Упорно повторявшийся сон неизменно возвращал лысого майора в обстановку битвы под Москвой, каждый раз погружая его в великие страдания и великую славу этого недавнего прошлого.

С тех пор как Балинт попал на фронт, он старался сосредоточить внимание на ближайших задачах, на том, чего нельзя отложить на завтра, и отгонял от себя все мысли и чувства, которые могли отвлечь, помешать точному выполнению долга. Только к воспоминаниям о московской битве он возвращался снова и снова. В трудный момент, когда на сердце почему-либо становилось слишком тяжко, эти воспоминания прибавляли ему сил. И сон как будто знал, когда ему настало время повториться!