Обрести себя - [205]

В голосе ее чувствовалось не только удивление, но и сожаление. Она никогда не занималась чужими склоками и пустословием, но на этот раз искренне пожалела государственные деньги. Девушек это, видно, не очень волновало, и они опять взялись за работу. Только Женя спустя некоторое время сказала:

— Опять для Лизы неприятности. Начнут болтать длинные языки. А она и так переживает.

— Ничего с нею не сделается, — холодно отозвалась Иляна.

Сестры в недоумении переглянулись.

— Вы что, поссорились? — спросила Женя.

— Нет.

— Тогда почему так злишься?

— Я злюсь? На Лизу? Вам померещилось.

Арион пришел, когда уже сели ужинать. Увидев Женю, обрадовался:

— И ты здесь? Ты мне нужна как раз.

Арион умылся, за столом сдвинулись плотнее, и Мадалина поставила ему трехногий стульчик, на который никто не имел права садиться, кроме главы семьи. На свежем воздухе мамалыга с соусом из цыпленка — объедение. В присутствии отца девушки стали строже и сдержанней, не балуются и больше молчат. Будто сразу поумнели, такие послушные стали. Арион неторопливо обгладывал и обсасывал цыплячьи косточки. Уморился сегодня, несмотря на железное здоровье. Годы, ничего не поделаешь. Потом мамалыгу запили молоком. Анка, которая не любит молока, объявила, что наелась, и пошла послушать еще раз пластинку.

Арион жаловался, что на персиках появились вредители, а в колхозе нету дуста; что яблони отяжелели от плодов и нужны подпорки; что помидоры поспевают слишком быстро и не хватает рук собирать их, машин тоже мало, а помидоры надо отправлять на рынок и на завод; что пограничники выписали двести килограммов огурцов, а до сих пор не являются за ними, и те вянут. Девушки покорно слушали его, иногда вставляя вопросы, обдуманные, как у пожилых людей. Арион посвящал их в хозяйственные дела с малых лет, практика у них накопилась богатая. Оценивая теперь их суждения, Арион про себя довольно улыбнулся — толковые хозяйки выросли.

— Вы убирайте со стола, а мы с матерью обсудить одно дельце должны, — заключил он.

Мадалина пыталась по его лицу узнать, о чем пойдет разговор. Наверно, опять какие-нибудь неприятности. Но лицо мужа излучало умиротворение и довольство. Еда подкрепила его, и усталость прошла. Он снял с колышка изгороди большую глиняную кружку, зачерпнул воды и осушил единым духом.

— Как ни хвали вино, а вода лучше, — значительно сказал он, вытирая усы.

Девушки молча согласились с ним, хотя знали, что от стакана вина отец не откажется. Они привыкли не перечить родителям, и если отец в этот момент считает, что вода лучше вина, значит так оно и есть. Мадалина, сгоравшая от любопытства, сняла фартук, поправила платок на голове, последовала в дом за мужем. На верхней ступеньке Арион остановился и позвал Женю:

— Я же сказал, иди и ты.

Анка закрыла патефон и вышла во двор.

— Совет трех держав. — Она иронически кивнула головой в сторону дома.

— Обсуждают внутреннее положение, — поддержала Иляна.

А Викторица забеспокоилась:

— Может, хотят кого-нибудь из нас выдать замуж?

Анка приглушенно засмеялась:

— Как бы не так, жди у моря погоды.

Участвовать в семейном совете наравне с родителями Жене позволяло замужество и «культурная специальность». Остальные сестры остались на дворе мыть посуду и строить различные предположения. Вскоре часть тайны выяснилась: в комбату пригласили Анку, и она с замиранием сердца переступила порог. На таких «закрытых совещаниях» обычно обсуждалось поведение кого-нибудь из сестер. И Анка не ждала добра от такого вызова. Наверно, придется отвечать за какие-то грехи, которые она уже и не помнит. Анка лихорадочно готовилась к защите, для начала она сделала непроницаемое лицо и приняла независимый вид. Атмосфера в комнате показалась миролюбивой. Женя листала какие-то книжки, пылившиеся на подоконнике, Мадалина с полотенцем гонялась за нахальным шмелем, отец в состоянии блаженства слушал песни по радио, держа перед собой газету. Анка остановилась в дверях, взвешивая обстановку.

— Садись, — пригласил отец.

Она присела на краешек кровати, все еще полная смутных подозрений. Арион подождал, пока кончится песня, выключил радио и обратился к Мадалине:

— Садись и ты, хватит махать полотенцем.

Мадалина села. В комнате слышалось жужжание шмеля. Арион прокашлялся в кулак, уселся поудобней, начал, обращаясь к Анке:

— Дай бог, чтобы я ошибся, но из тебя хозяйка как из меня архиерей. То, что ты делаешь, — это форменное издевательство, а не работа. Мадалина, а ну-ка покажи ее работу. — Мадалина принесла из сеней табачные листья, нанизанные Анкой; Арион подержал их в руке, словно взвешивая. — Полагалось бы надеть это тебе на шею да поводить вокруг дома, чтобы добрые люди видели. Но у тебя кожа толстая, даже не покраснеешь. Так вот что я тебе скажу: не по вкусу поле — выбирай себе другое ремесло. Но жить шаляй-валяй не будешь, не допущу! Вот так. Теперь серьезно подумай над тем, что я тебе скажу. Посоветовались мы, и вот что я решил. Вот тут, — Арион поднял газету со стола, — написано: в Кишиневе открывается театральная школа. Немного денег у нас есть, а еще за табак получим, наберем. Поезжай, попытай еще раз счастье. Женя говорит, что это то, что тебе нужно. Увидим, что получится. Театр не по моему вкусу, но что поделаешь. Кто знает, откуда заяц выскочит. Может, и в твоих танцах есть какой-то толк. Так что берись, учись. Провалишься, не пеняй, придется научиться держать сапу по-крестьянски, а не за кончик черенка, как горожане. Устраивает?