Обрести себя - [192]

— Нужен мне твой Микандру как прошлогодний снег.

— Знаем, — осклабилась Варвара.

— Что знаешь?

— Как к роднику ходила.

— Мое дело, куда хочу, туда и хожу.

— Тогда чего притворяешься? Одно не ясно, зачем тебе ее защищать?

— Чтобы дуракам было над чем голову поломать, — отрезала Иляна и пошла прочь.

Варвара вытянула и без того длинную шею.

— Никак, ты меня дурой обозвала?!

— Боже сохрани, — бросила Иляна, удаляясь. — Ты страдаешь от избытка ума.

Она терпеть не могла эту Варвару. Вечно сует свой нос в чужие горшки. Вот ведь как складно придумала: сказала Владу, чтобы снял Лизу. Дура набитая. Не соображает ни черта. «Сказала Владу…» Как бы не так. Влад как раз тот человек, который послушается ее! И неужели Варвара считает, что у нее хватит на такое совести? Пусть даже у Микандру есть что-то с Лизой, легче, что ли, стало бы Иляне, если бы портрет ее сняли с Доски? Мудрая Варвара! Куриные мозги, но, видно, она что-то пронюхала. Ведь не зря говорят — нет дыма без огня. Нюх у Варвары как у ищейки. И поведение Микандру только подтверждает ее слова. С чего бы это он перестал замечать ее? Не приходит на свидания. После той ночи она сама притворилась сердитой на него. А в душе надеялась: вот-вот помирятся. Может, он и в самом деле очень занят, много работает? А когда много работы, до встреч ли? Добраться бы только до постели. Так что, возможно, она обиделась зря. Но тогда почему он не ищет повода помириться? До разговора с Варварой она была еще непреклонна и ни за что не пошла бы первая на мировую. Теперь же готова была бежать босая по колючкам, лишь бы неправдой оказалось то, что наболтала Варвара. Сегодня видела его на собрании. Вроде похудел. А может, так показалось, ведь не виделись долго. Он сидел молчаливый и хмурый. Несколько раз ей почудилось, что он смотрит на нее. Но когда она попыталась поймать его взгляд, отводил глаза и делал вид, что смотрит мимо. Неужели он не понял, что она для него говорила сегодня? Хотела, чтобы он знал, как она различает родителей и детей. Конечно, она защищала и Лизу от нападок Влада. Он просто свинья, что так обидел девушку. Но думала при этом о Микандру. Вообще, нет дня, часа, минуты, когда бы она о нем не думала. Варвара, конечно, гадюка и укусила как раз там, где всего больнее. А что, если она сказала правду? Что тогда?

В воротах ее встретил Черчел, кроткий и покорный, несмотря на свою волчью наружность. Он преданно потерся у ее ног, как в детстве, когда носил ее школьную сумку. Старенький стал Черчел. Ему, видно, хочется, чтоб его приласкали, хотя бы просто погладили. Но она прошла мимо, ничего не замечая. Некоторое время пес шел за ней, но, убедившись, что девушке не до него, лег посреди двора. Из его желтых глаз покатились два ручейка. Может, он понял печаль своей хозяйки и плачет за нее…

* * *

В тот вечер, возвращаясь с подругами с фермы, Лиза Диду встретила возле обрыва будто бы случайно блуждающего там Корнела.

— Куда путь держишь так поздно? — удивились доярки.

— Надо вот с Лизой серьезно поговорить.

Лиза испуганно спряталась за спины доярок.

— Не скрывайся, не съест он тебя. — Подруги вытолкнули ее вперед.

Они стали подшучивать над ней, Корнел заступился:

— Хватит, хватит, оставьте ее в покое.

Он схватил ее за руку, а остальным кивнул на дорогу, шагайте, дескать, мы и сами разберемся. Женщины то ли в шутку, то ли всерьез предупредили:

— Берегись, а то обманет.

Лиза сделала легкую попытку освободиться, но Корнел держал ее крепко.

— Ты на них не смотри, — успокоил он Лизу. — У них языки без костей. Я тебя остановил без всякого умысла. Выслушай. Не согласишься — валяй своей дорогой.

Уже светились первые звезды и поля обезлюдели. Стало прохладно. С луга, из-за обрыва, доносился одинокий крик коростеля. В саду, соревнуясь, пели дрозд с леснянкой. Так пели, окаянные, что любо было слушать. И словно соблазненные птичьими пересвистами, доярки тоже затянули песню — протяжную, задевающую за самое сердце. Насыщенная любовью и тоской, она разлилась над деревней, над зелеными кодрами, которые природа наградила, не в пример человеку, вечной молодостью. Песня удалялась от них, и Корнел заметил, что все холодеет рука Лизы в его ладони.

— Ты в самом деле меня боишься, что так похолодела? — спросил он.

Лиза не ответила, и он сам заключил:

— Такие трусишки теперь пошли. — Они медленно зашагали в сторону села. — А я думал, что ты храбрее. Хочешь, гикну раз, чтобы они не подумали, что мы остались в поле?

— Гикни.

Корнел набрал полную грудь воздуха и испустил долгий громкий крик, который покрыл все остальные звуки.

— Ну, теперь довольна?

Лиза промолчала. В присутствии Корнела она совсем растерялась и никак не могла собраться с духом сказать хоть что-нибудь. Не дождавшись от нее ни слова, Корнел начал сам:

— Все мне в тебе нравится, — он жадно окинул ее взглядом, — и походка, и фигура, и глаза. Одно только смущает — характер. Такой мягкий, будто его вылепили из мамалыги. Да я до любого министра дойду, а своего добьюсь. А ты мягкая. Немного смелости тебе подбавить, и вышла бы из тебя первосортная девушка. Ты думаешь, сняли бы они меня тогда с комбайна, если б это было не по справедливости? Черта с два. Я не шумел, раз сам не прав. Промолчал. Зачем зря палить, коль на шапку села муха. В конце концов, что у нас было со Стэнкуцей — наше дело, комбайн тут ни при чем. Он — колхозное имущество и путать его с личной жизнью не надо.