Обреченный странник - [5]

— Надо же, сам губернатор проводить вышел, — пронесся шепоток по толпе.

У кладбищенских ворот стояло десятка два озябших нищих и убогих, которые, завидя еще издали гроб, опустились на колени, закрестились, закланялись, протянули заскорузлые ладони, прося подаяние. Катерина подошла к ним, раздала мелкую монету, приговаривая перед каждым: "Помяните раба божьего Василия …"

После поминок, — когда гости разошлись, остались лишь все свои, кровники, — Михаил Григорьевич Корнильев, сидевший под образами, на хозяйском месте, слева от Ивана, привстал и торжественно проговорил:

— Ну, пусть земля дяде Василию пухом будет, а нам о своих мирских делах подумать надо.

— Пойду я, наверное, Миша? — робко спросила Варвара Григорьевна.

— Поди, поди, а то испереживалась, намаялась за день. — Вслед за Варварой Григорьевной ушли Катерина и Антонина, бросив на Ивана вопросительный взгляд. А Михаил Григорьевич, чуть пригубив из чарки, обратился к братьям:

— Как дальше жить станем? По любви или по разумению?

— Ты у нас, Мишенька, самый старший, а значит, и самый умный, — ехидно проговорил со своего места Василий Яковлевич Корнильев, — мы до сей поры по твоему разумению жили, да, верно, и далее так придется…

— Брось дурить, Васька, — зыркнул в его сторону Михаил, да и остальные братья неодобрительно глянули на младшего, но промолчали, скрыв усмешку.

— Ты, Вася, все наперед старшего норовишь, да только проку с того никакого. Чуть чего, к нам или за деньгами, или за товаром бежишь.

— А к кому же еще, как не к братьям, мне идти? — огрызнулся Василий Яковлевич.

— Хватит, — прихлопнул по столу ладошкой Михаил. — Грызться нам меж собой не пристало. Тут надо решить дело, как с капиталом покойного дяди Василия обойтись.

— Не понял… Это кто решать будет? Как с деньгами отца поступить? вытянул шею в его сторону Иван. — Вы, что ли, решать собрались?

— А то кто ж?! — спокойно ответил Михаил. — Или мы не одна семья, а ты нам не брат?

— Брат–то брат, да отцы у нас разные, а значится, и карману общему не бывать. Я уж сам как–нибудь своим скудным умишком соображу, куда эти деньги вложить…

— Знаем мы тебя, Иван, сызнова кинешься руду искать или еще куда ухлопаешь отцовы денежки, — поддержал Михаила Иван Яковлевич Корнильев.

— Не ваше дело! — подскочил на лавке Зубарев. — Пошутили, и будя. Спасибо, что пришли отца проводить, а теперь ступайте по домам. Устал я, еще с дороги в себя не пришел, потом поговорим…

— Не гоже, брат, так гостей выпроваживать, — подал голос Федор Корнильев, — мы к тебе как к родному, а ты…

— Были бы чужие, и вовсе говорить не стал бы, — перебил его Иван Зубарев, — коль посидеть еще хотите, оставайтесь, а я к себе пошел, жену полгода не видел.

— Жена подождет, — сдвинул брови и положил руку на плечо Ивану Михаил Корнильев. — Ты скажи мне лучше, что тебе про опекунский совет известно?

— А зачем мне знать о нем? — скинул руку брата с плеча Иван и пошел было к двери.

— Тогда сейчас послушай, — продолжил спокойно Михаил, — коль не угомонишься да делом заниматься не станешь, то мы над тобой опекунство–то учиним…

— Что?! — двинулся на него Иван. Все замерли. Лишь Андрей Андреевич Карамышев вскочил со своего места и встал между Иваном и Михаилом.

— Подумай, что говоришь, Михаил Яковлевич. Где это видано, чтоб над двоюродным братом опеку учинять? Он что, полоумный? Или годами не вышел? Шутишь, поди…

— Да уж, какие тут шутки, — криво усмехнулся Михаил Яковлевич, — его не останови, так он все отцово наследство по ветру пустит.

— А наследство его, ему и владеть, — погрозил пальцем Карамышев. — Я твой интерес, Михаил, хорошо понимаю; поскольку Ивану тестем довожусь, то и у меня свой интерес в этом деле имеется. Сам завтра же в опекунский совет пойду и обскажу все как есть. Я в городе человек известный, послушают.

— Не становись поперек дороги, выродок татарский, — попытался схватить Карамышева за горло Михаил, но тот отскочил в сторону и с вызовом рассмеялся:

— Татарский, говоришь, выродок? А сами вы, Корнильевы, каковские будете? Дед–то ваш не из калмыков ли?

— Да вы чего, в самом деле? — поднялся с лавки Федор Корнильев, — нашли время, когда спор устраивать. Поминки как–никак.

— Да и о чем спорим? О каких деньгах? — хихикнул, хитро прищурившись, Василий Корнильев. — Ты вот меня давеча, Мишенька, упрекал: мол, я к тебе не один раз хаживал денег призанять. А того не знаешь, что покойник, дядя Василий, сам Илье Первухину больше сотни рублей должен.

— Как сто рублей? — изумился Михаил. — Какие сто рублей? Да когда он успел? Почему о том мне ничего не известно?

— Ты уж покойника о том спрашивай, — все так же щуря свои голубые глазки, отвечал ему Василий. — Зато мне известно, что не только Илюхе Первухину задолжал он, а еще кой–кому возвращать деньги придется.

— А ведь Васька правду говорит, — подал голос молчавший до сих пор Алексей Яковлевич Корнильев, второй по возрасту после Михаила. — Коль возьмем над Иваном опеку, то и долг его на нас ляжет.

В комнате на некоторое время воцарилось молчание, и лишь слышно было, как посапывал в своем углу князь Иван Пелымский, быстро захмелевший и уснувший в самом начале поминок. Иван с ненавистью обвел двоюродных братьев глазами и, ничего не сказав, вышел вон. Те, в свою очередь, переглянулись и пошли в прихожую одеваться, так окончательно ничего не решив.