Обреченный мост - [9]
— Карты не соврали, вытяжка бесхитростная, как в люфт-клозете. Немцам пришлось сооружать ещё и принудительную вентиляцию, я слышал, как электромоторы жужжат, что твои мухи в том же заведении.
— А старую вентиляцию что, не заделали? — недоверчиво покосился на него через плечо Новик. — Туда же не то что мина, самому влезть можно…
— Потому часового и выставили, — согласно кивнул Войткевич. — Даже мешками с песком не обложив, шоб не заснул, подлюка, а суетился, как… — Яков насмешливо глянул снизу вверх на капитана, нахохлившегося в караульной шинели, позаимствованной от убитого часового, — с капюшоном, высоким воротником, застегнутым под горлом на хлястик. И тем не менее Новик зябко топтался и крутился на месте, отворачиваясь от порывов ветра. — Как припадочная балерина, — заключил в конце концов Войткевич.
— Пошёл ты… — тихонько проворчал Новик, но адрес не уточнил.
— Сейчас, всё брошу. Не заделали, — обстоятельно продолжил старший лейтенант, будто и не в глубоком тылу врага они находятся, на складах флотилии «Кригсмарине», а снова ползают на животе по масштабированным планам старой крепости и недавней керченской военно-морской базы. Далеко отсюда, на той стороне пролива, где в кабинете начальника разведотдела полковника Гурджавы всегда можно отыскать на библиотечных полках початую бутылку «Аргуни», исчезновение которой гордый грузин наверняка «не заметит».
— Не заделали, потому как принудительную вентиляцию вставили, извиняюсь, в пассивную, — оставив полу в покое, Яков полез за пазуху куртки, доставая мятую пачку «Soldatischen Zigaretten». — Поленились фрицы новый шурф долбить. Ничто, понимаешь, человеческое им не чуждо, ибо, как бы ни был фашист работящ и исполнителен, — закончил он философски, — …а «ну его на хрен» — и он исповедует. Так что всё.
Яков сунул сигарету в угол рта, но подкуривать не стал.
— Хватит Берте под юбку заглядывать, — пробормотал он невнятно. — Не ровён час, спугнёт… Лучшего места для распыления смеси и не придумаешь.
— Вентиляция слишком разветвлённая, — как бы про себя, но вслух подумал Новик. Голос прозвучал глухо из-за поднятого чуть ли не до носу ворота шинели.
— Думаешь, разнесёт концентрацию? — глянул на него снизу вверх Яков из-под глубокого козырька каски.
— Лучше не затягивать, — подтвердил Александр. — Тем более что скоро «Адмираль Шварц Зее» начнёт искать своего пропавшего инспектора, а шеф «Марине Абвер», в свою очередь, своего гостя.
— Ну так и я на их месте забеспокоился бы, «а где бабушка?..» — развёл руками Войткевич. — Только тут была, торговала пирожками с требухой. И на тебе, ни пирожков, ни требухи…
— Как бы от нас самих один ливер не остался, — оглянулся капитан на ящики, принесённые ими и оставленные у старой вентиляционной шахты.
В ящиках в зареве прожектора отливали глянцем небольшие баллоны. При ближайшем рассмотрении — начинка отечественного ранцевого огнемёта и, аналогично, немецкой «Brandmine» — огневого фугаса. «Gas» и «Кислород», — белели надписи на двух языках на чёрных, небольших — с локоть длиной — баллонах, шланги от которых, соединившись в редукторе, срастались в один. Тот, в свою очередь, шипя и подрагивая, как змея, нырял в колодец, невидимый в заиндевелом сухостое.
— Да ну… — отмахнулся Яков, также покосившись на нехитрую баллонную конструкцию, но в отличие от капитана, смотревшего с трезвой опаской, посмотрел он не без удовольствия.
Идея посетила изобретательного Войткевича ещё во время изучения карт и планов керченской базы КВЧФ. Для этого в трофейный, способный выдержать гораздо большее давление баллон «Brandmine» был закачан летучий авиационный бензин. А в отечественный ОР — кислород.
— Как он насчёт детонации? — спросил тогда с сомнением капитан Новик, повертев в руках баллон, принесённый Войткевичем после перезарядки с экспериментального водолазного участка. — В том смысле, если я с ним крепко о землю ударюсь?..
— Да хоть вообще парашют не раскрывай, — отмахнулся Войткевич, демонстративно берясь за вентиль баллона, чтобы колоть рассыпанные по карте орехи лещины. — Детонировать может только смесь и то, если создать давление, как в цилиндре дизеля. Вот тогда… — он задумчиво посмотрел на баллон, занесенный над жёлтыми орехами. — Тогда рванёт так, что никому не покажется мало.
— Тут только земли метров десять, — не столько Новика, сколько сам себя успокоил Яков. — В худшем случае подпрыгнем и на жопу упадём. А вообще, что за шухер? У нас с вами есть на чём отсюда убраться, — мотнул он головой в сторону капонира, где почти полностью скрылся оливково-зелёный «Хорьх» адмиральского помощника. — По-быстренькому.
— Ага, полетим на огненной колеснице, — хмуро заметил Александр. — Аки пророки.
— Да хоть паче ангелы. Вопрос не в этом, — пожал плечами Войткевич. — Вопрос в том, куда мы на этой колеснице покатимся? Второй раз номер с аусвайсами «Адмирала» может и не пройти.
— Наверняка не пройдёт, — уверенно кивнул Новик.
— Значит, по-английски, то есть по-тихому, уйти не получится, — легкомысленно пожал плечами Войткевич.
— А шумно, это как, по-твоему? — нахмурился Александр. Практика подсказывала, что чем беспечнее становился тон старшего лейтенанта, тем проблематичнее становилось выпутаться из его авантюр.
Со странным человеком свела судьба старшего лейтенанта Александра Новика во время одного из рейдов во вражеский тыл. Даже и не думал он тогда, что вместе с этим вызывающим сильные подозрения Яковом Войткевичем им придётся готовить захват фашистского штаба, а потом и вовсе разыскивать тайную базу немецких подводных лодок…
Приближается победная весна 1944 года — весна освобождения Крыма. Но пока что Перекоп и приморские города превращены в грозные крепости, каратели вновь и вновь прочёсывают горные леса, стремясь уничтожить партизан, асы люфтваффе и катерники флотилии шнельботов серьезно сковывают действия Черноморского флота. И где-то в море, у самого «осиного гнезда» — базы немецких торпедных катеров в бухте у мыса Атлам, осталась новейшая разработка советского умельца: «умная» торпеда, которая ни в коем случае не должна попасть в руки врага.Но не только оккупанты и каратели противостоят разведчикам Александру Новику и Якову Войткевичу, которые совместно с партизанами Сергеем Хачариди, Арсением Малаховым и Шурале Сабаевым задумали дерзкую операцию.
«Крымский щит» — так называлась награда, которую получали воины вермахта, наиболее отличившиеся при завоевании далёкого от Германии полуострова. Но, обуреваемые мечтами о близком триумфе, они не подозревали, что невысокие горы Крыма укроют отряды бесстрашных и беспощадных народных мстителей, что Сергей Хачариди, Арсений Малахов, Шурале Сабаев и их боевые соратники сделают всё, чтобы защитить своё Отечество от алчной фашистской стаи…
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.