Обреченный - [5]

— Это не обморок. Это на меня твой коньяк так подействовал, — ответил Шелестов. Он с удивлением обнаружил, что лежит на диване, под пледом, а сквозь штору пробивается медовый солнечный свет. — Который час?

— Уже утро.

— Это я столько был в отключке?!!

— Я сделал тебе укол нитразепама. Соображаешь нормально?

Пес лежал на полу рядом и делал вид, что дремлет. Солнечные лучи скользили по лицу Шелестова, от легкого сквозняка колыхались шторы.

— У нас сегодня уйма всяких дел, — как ни в чем ни бывало, сказал Стас, собирая расставленные на журнальном столике флакончики с лекарствами. Потом он поднес к лицу Шелестова фотографию. — Посмотри на этот снимок внимательно. Шелестов недолго рассматривал фотографию в рамке. Стас в белой докторской шапочке и фонендоскопом на шее сидел на стуле, а сзади него — тоже в белом халате — миловидная девушка. Ее лицо показалось Шелестову знакомым.

— Кажется, эту красотку я видел в туристском клубе.

Стас положил фотографию на стол.

— Все верно. Это Даша. Она работает в моем институте. Я отправил ее в туристский клуб за экспериментальным материалом, и нашла тебя… Кстати, она скоро будет моей женой. Но не об этом речь. — Стас сел рядом с Шелестовым, внимательно посмотрел ему в глаза. — Когда ты предавался чарам Морфея, я полюбовался твоим черепом. Роскошный череп! Правда, его идеальный контур несколько портит шрам на затылке. Что с тобой стряслось?

— Подорвался на мине и, наверное, шарахнулся башкой о броню.

— Ну-ка, подробнее: как шарахнулся, что потом с тобой было, как лечили?

— Я ничего не помню — ни что было до этого, ни после… Если я правильно понял врачей, у меня была обширная внутримозговая гематома…

— Я ничего не помню — ни что было до этого, ни после… Если я правильно понял врачей, у меня была обширная внутримозговая гематома…

— Внутричерепная, — поправил Стас. — Полагаю, — добавил он, вращая голову Шелестова, словно наглядное пособие, — вместе с гематомой тебе удалили участки размозжения мозга и мозгового детрита… Неплохо бы сделать компьютерную томографию, чтобы исключить гигромы.

— Что исключить?

— Это такие узкие и серповидные конвекситальные очаги скопления жидкости, — произнес Стас, ощупывая шрам на затылке Шелестова. — Впрочем, с гигромами ты бы не прожил столько.

— Ты меня успокоил.

— Обязанность врача — внушать оптимизм, если даже жить осталось один день… Ага, вижу следы фрезевых трепанационных отверстий… Ну, а сколько ты пробыл без сознания? Как быстро тебя оперировали?

Шелестов вздохнул.

— Ты меня об этом спрашиваешь? Моя память короткая, бабье лето. Почти вся Война стерта из головы начисто. Пустота. Будто черной шторой закрыта… Кажется, у тебя горит мясо.

Стас пристально глядел Шелестову в глаза, будто изучал донные глубины его мозга, где запечатлелись стертые из памяти события.

— Но от этого я не сильно страдаю, можешь не смотреть на меня так, — продолжал Шелестов. — Хорошо, что жив остался. А что, с таким повреждением, как у меня, память не восстанавливается?

— Чушь! Ее можно восстановить в полном объеме, до деталей! Именно этим я и намерен заняться. Обрати внимание: я буду лечить тебя в Крыму, причем совершенно бесплатно!

— Какой Крым, Стас?! — оторопел Шелестов. — Я ведь тебе уже говорил: прокуратура завела на меня уголовное дело! Я дал подписку о невыезде!

— Действие подписки временно приостановлено, — ответил Стас. — Пока ты спал, я позвонил своему знакомому из госпиталя Бурденко, а тот в свою очередь позвонил в военную прокуратуру следователю Некрасову, который недавно и успешно вылечил в госпитале геморрой. Я взял тебя под свою персональную ответственность. Завтра вылетаем в Симферополь… Да что ты смотришь на меня, как на Коперфилда? Я врач, понимаешь? Враааач! Я нужен людям. И летчикам, и морякам, и следователям тоже… Никто от геморроя или алкогольной амнезии не застрахован!

Ел Шелестов без аппетита, но с усердием, следуя совету дипломированного врача: с похмелья важно плотно набить желудок. Флегматичный Пол ненавязчиво давал понять, что тоже не против слопать кусочек-другой жареной говядины, и Шелестов охотно делился с ним.

* * *

Они поднимались на восьмой этаж института по лестнице, хотя в фойе было несколько лифтов. Стас перешагивал через ступеньки и поднимался с такой скоростью, будто хотел убежать от преследовавшего его Шелестова.

Они зашли в маленькую белую холодную комнату. Стас вымыл руки с мылом и щеткой, вытер их вафельным полотенцем, затем открыл дверцу стеклянного шкафа, вынул оттуда тонометр, рамку с колбами и капиллярами, из стерилизатора достал никелированную коробку, поставил все это на стол перед Шелестовым.

— Стас, ты внушаешь мне страх.

— Это хорошо, — ответил он и всадил ему в палец копье.

— Ты весь отпуск будешь доставлять мне подобные удовольствия?

Кровь толчками поднималась по тонкой стеклянной трубочке, как спирт в термометре, если его опустить в горячую воду. Потом Стас выдул ее в пробирку, где она тонкими нитями поползла по стеклу.

Внезапно Шелестову стало плохо. Тошнота волной прокатилась по груди, на лбу выступила испарина. Он сильно побледнел, откинулся на спинку стула и провел рукой по лбу.