Обреченный - [18]

— Может быть, уже пойдем? — спросил Стас. Его руки и грудь покрылись мурашками, он замерз, бедолага.

Выйти за него замуж, что ли? — думала Даша.

Мы совсем не подходим друг другу, думал Стас. Нам не о чем даже говорить. Надо набраться мужества и порвать…

— А я соскучилась по твоему псу, — сказала Даша, улыбнулась и взяла Стаса под руку, прижалась щекой к его плечу. — Какая у него милая мордашка! А ушки — мохнатенькие!

Ничего не понимаю, думал Стас, оцепеневший от прикосновения к себе, такого доверительного и нежного. Может быть, она все же любит меня?

Хочу выпить, думала Даша, с тоской замечая, как сиюминутное прояснение в душе снова заволакивает беспросветный туман. Не просто выпить, я хочу упиться. Стакан теплой водки, залпом, потом сигарету — крутую, ядреную, какой-нибудь "Дымок" или "Шахтерские", и посидеть под кипарисом одной, чтобы никто не жалел и не задавал идиотских вопросов… Как все надоело!

Она резко остановилась, будто вспомнила о забытых вещах на пляже. Стас вопросительно взглянул на нее.

— Мне надо уйти, — негромко сказала она, понимая, что сейчас начнет лгать ему — нагло, не краснея, она будет говорить все, что придет ей на ум, лишь бы Стас оставил ее одну.

— Куда тебе надо? — спокойно, даже как будто безразлично спросил Стас.

— Позвонить маме.

— Позвони с моего мобильника.

— Нет! — Она вымученно улыбнулась и с усилием сделала жест, будто хотела погладить его по груди. — С мобильника очень дорого. Я быстро. А ты иди домой и приготовь что-нибудь на ужин, ладно? Ну, иди, иди, пожалуйста!

Он кивнул, повернулся и быстро пошел по набережной к Крепости. Не оглядываясь, вприпрыжку, Даша помчалась в противоположную сторону с той легкостью, с какой парит выпущенная из клетки птица. Свернула с набережной на пляж, сняла босоножки и побежала по песку к воде. "Ура! Ура!" — кричала она, пританцовывая. Босоножки взлетели вверх, белыми птицами сверкнули в темнеющем небе и спикировали на стоящие у воды катамараны. Даша вскочила на один из них и стала крутить педали.

— "За облака, навстречу ливня… орел с добычею летел… в свое гнездо, не внемля грому… крылами рассекая мглу…"

Потом она долго сидела почти без движения, прислушиваясь к скрипу ржавых педалей, вспоминая что-то, вскочила, потянулась, отряхнула от песка юбку. На асфальт набережной вышла уверенная в своей привлекательности девушка, свободная и жаждущая приключений. Она шла не торопясь, глядя прямо перед собой, закинув сумочку за плечо. На нее пялили глаза мужчины, ее пытались остановить фотографы и бульварные художники, ей свистели из торговых киосков. Она круто свернула в ту сторону, откуда доносилась музыка, поднялась по лестнице на пригорок, где было много белых столиков под пестрыми тентами, пахло шашлыками и перемигивались в такт музыке гирлянды раскрашенных лампочек. Она села на длинную полированную скамейку, закинула ногу на ногу и уже через минуту курила длинную ментоловую сигарету, которой угостил грузный человек в бежевых шортах, и односложно отвечала на какие-то вопросы, которые кто-то задавал. Потом ее пригласили за столик, заставленный бутылками шампанского, стаканами, картонными тарелочками с салатом, мясом и орешками, протянули пластиковый стаканчик и потребовали выпить до дна. Даше стало хорошо, она смеялась над шутками темноволосого человека, который назвался Эдиком, а человек в бежевых шортах стал вынимать из кармана мятые купюры и заказывать музыку. Он возвращался к столику уже под рев колонок, ссутулившись, согнув руки, и безостановочно тряс ими, приговаривая "Оба-на! Оба-на!" Эдик что-то рассказывал Даше на ухо, но она почти ни слова не понимала, невпопад кивала головой, неточным движением пыталась взять со стола бутылку, но Эдик опережал ее, сам наливал ей портвейна, при этом липкое пойло проливалось на стол, и посреди него уже блестела большая лужа, в которой раскисали окурки. А потом какой-то маленький человечек в черных брюках, черной рубашке, с черными волосами и таким же лицом выскочил на середину площадки, расставил в сторону руки и начал энергично танцевать. Он задевал и толкал других танцующих, и потому вскоре остался на площадке один. Он сделал шпагат, потом высоко подпрыгнул, обернулся в воздухе, задел чей-то столик. Упала и покатилась по полу бутылка, звякнули стаканы о бетон. Несколько парней вскочили со стульев, но не знали, что делать дальше, лишь только сжимали кулаки под столом. Черный человечек, наконец, закончил танец, подошел к стойке и взял еще несколько бутылок портвейна. Эдик наклонился к щеке Даши и сказал: "Кто если тебя обидит — мне скажи…" И она почувствовала, точнее, только теперь заметила, что тяжелая рука Эдика лежит у нее на колене, огромная, мохнатая рука, похожая на паука. Стойка, заставленная бутылками, мельтешащие лампочки, столики, черные лица плыли перед ее глазами, вино стало вдруг неприятным, от его запаха ее затошнило, она попыталась встать, но Эдик взял ее за руку и потянул вниз. Она снова села на стульчик, громко икнула, и все мужчины вокруг расхохотались, а ей стало нестерпимо жалко себя, она едва не заплакала, посмотрела по сторонам, чтобы найти кого-нибудь, кто бы ее пожалел, но не нашла в плывущем потоке черных лиц и лампочек ничего доброго и близкого ей.