Обреченный - [13]

— Ничего я не пожалел! Просто мне не нравится, когда меня используют втемную… И вообще, я инвалид, обуза любой компании.

Она долго остановилась, оценивающе взглянула на Шелестова, усмехнулась.

— Меня зовут Галька, — представилась она и протянула ладошку.

— Галина?

— Нет, не Галина, а Галька. Камешки такие есть в море — гладкие, отшлифованные. И я на них похожа, тоже гладенькая. — Она вдруг задрала майку к подбородку. — Вот, смотри, похоже?

— Похоже. Хорошо, что тебя не Персиком зовут, а то бы пришлось другое место показывать…

— Ну ладно! — перебила она Шелестова. — Хватит ерунду всякую говорить. Пойдем к нам. У нас тут недалеко лагерь, мы каждое лето собираемся, и нас с каждым годом все больше и больше. Мы учим людей любви и боремся со злом… В общем, сам увидишь. Тебе там будет хорошо.

— А как ты меня представишь?

— Я буду звать тебя Обреченным, потому что…

— Хорошо, что не Приговоренный…

— …потому что думаешь, будто любовью можно сделать другому человеку зло, и копишь ее в себе, боишься растратить понапрасну, ищешь ту единственную и неповторимую, которая, как тебе кажется, была бы счастлива с тобой. Так и будешь жить в клетке, которую сам для себя смастерил, и умрешь вместе со своей нерастраченной любовью, и вгонишь ее, нераспустившуюся, в сырую землю…

— Как мрачно! Погоди, дай высморкаться… слезу вышибла.

— Не надо ехидничать, Обреченный.

— Но скажи мне, нимфетка, разве можно любить кого попало?

— Любить надо не кого попало, а всех. Подумай сам, если все будут любить всех, то на земле не останется места для мерзкой ненависти. И люди перестанут убивать друг друга. И исчезнут террористы и камикадзе. И будут распущены армии, и переплавлены авианосцы. А ты искусственно сдерживаешь в себе чувство, в котором нуждаются тысячи несчастных. Почему у нас есть доноры, и люди делятся кровью, а вот любовью, если ее много в сердце, считается зазорным поделиться с ближним?

— Да нет, не зазорно, хотя я так и не понял, как это проделать на практике. Боюсь сказать нечто неприличное…

— А вот Бродяга считает, что зазорно и даже грешно, — перебила Галька.

— Может, он имеет ввиду не любовь, а прелюбодеяние?

Галька скривила губки в презрительной усмешке:

— Прелюбодеяние! То, что дает жизнь всему на земле — разве грех?.. Все, что делается человеком под знаком любви, не может быть грехом!

Галька снова стала перебирать камешки. Шелестов взял ее за локоть.

— Значит, по-твоему, все должны друг с другом… подряд? Вот представь, что у тебя есть любимый мужчина. И ты узнаешь, что помимо тебя он любит еще двадцать женщин, и у каждой проводит очередную ночь, совершенно бескорыстно делясь с ними любовью…

— Да, так должно быть.

— Ну а семья, дети?

— Семья — это ошейник, намордник. Она сдерживает человека, не дает раскрыться его лучшим чувствам. А детей должно быть столько, сколько даст Бог. Если ты будешь любить всех, кто рядом с тобой, не возникнет проблем с рождением и воспитанием детей.

— Галька, а ты любишь Бродягу?

— Конечно! Я его обожаю, хоть он и зануда.

— И ты сможешь спокойно наблюдать, как он ласкает какую-нибудь Ракушку или Медузку?

— Увы, он не хочет никого из нас ласкать, но если бы это случилось, у меня голова пошла бы кругом от любви! Чем больше он будет любить девушек, тем сильнее я смогу полюбить его. Он добрый, сильный, великодушный. — Она снова стала гладить лицо Шелестова, провела пальцами по бровям, носу, губам. — Не надо его слушать! Неужели ты не можешь полюбить хотя бы меня одну? От тебя тянет холодом и безразличием, как из морга.

— Только не говори, что ты меня обожаешь. — Он осторожно убрал с лица ее руку. — Слова, милая, это еще не любовь.

— А что такое любовь, по-твоему?

— Не знаю. Должно быть, поступки… Интересно, от кого ты всего этого понахваталась?

Она вела его за руку, и они уже ни о чем не говорили. Под огромной скалой, похожей на рог носорога, на ступенчатых, похожих на террасы, площадках цветными пятнами бросались в глаза палатки. Между камней вился прозрачный дымок, двое парней пристраивали над очагом металлический лист, высыпали на него блестящие, овитые водорослями мидии. Совершенно голая девушка с ровным бронзовым загаром возилась с кочаном капусты, отламывала от него листья и, скручивая их в трубочку, укладывала на дно черной от копоти кастрюли. Две другие, одетые в той же скупой степени и напоминающие русалок, сидели на плоском камне и взбивали ногами воду.

Галька подождала, пока Шелестов увидит все и, не сводя с него глаз, стянула с себя майку, кинула ее под ноги, куда затем съехали и плавки. Села на камень, обняв колени.

— Ты хочешь есть?.. Через час будем обедать. Тогда я тебя и познакомлю со всеми.

Он сел с ней рядом, испытывая странное чувство нереальности происходящего вокруг. Галька рассказывала ему о том, что их стало намного больше, чем два года назад. А основала эту Страну Любви Маслина. Она — идеолог, Старшая Сестра. Работает учительницей в Москве. Прекрасный организатор. Готовится издать первый номер газеты и заявить о любовной войне против тотальной ненависти всему миру… Что касается любви, то здесь никто никому ничего не должен. Каждый волен любить кого заблагорассудится. Сегодня, к примеру, мы делимся любовью с тобой, Обреченным. Завтра — я с Ласковым. Послезавтра — с Бором… Тебе хочется любить меня и завтра? Пожалуйста, Ласковый не станет мешать, нам будет хорошо и втроем, и если мы захотим принять любовь Бора, то и он не окажется лишним… Тебя смущает, что мои губы говорят одни и те же слова любви разным мужчинам? Но они не лгут. Тебя смущает, что тело, которое ты целовал, теперь целует другой? А ты предпочел бы, чтобы это тело насиловали, били и резали, как где-то в Чечне или в Израиле?.. Нет, все-таки, чтобы целовали? Тогда не ревнуй, успокойся, поцелуи не пачкают тело, не делают его порочным, не уродуют его, они делают его счастливым. Не в этом ли смысл самой человеческой жизни?