Обреченный царевич - [166]

Воздушная ладья ударилась в каменный берег. Апоп качнулся на толстых ногах, но так, что это лишь подтвердило твердость его основного убеждения.

– Брось последний взгляд на эту великую карту.

Мериптах сделал вид, что бросил. Он теперь боялся отвести взгляд от фигуры царя, и вместе с тем какое-то тайное, совершенно тайное безразличие, пустое пространство образовалось на том месте, где несколькими минутами раньше был восторг.

– Там есть все города, но там ты не найдешь Авариса. Это специально, ибо нет возможности изобразить подлинный Аварис, тот, что есть незримый разум мира, зачем же громоздить жалкие кирпичи на берегу ручья. Тем более что всегда можно взойти на башню и взглянуть, каково оно во плоти, вместилище просвещенной власти.

Сойдя на берег, царь и мальчик тут же попали в сводчатую дверь, а через нее в тесное помещение с вьющейся лестницей, ведущей круто вверх. Мериптах сразу же догадался, где они находятся. Внутри той самой башни, на ее вершину ему уже один раз приходилось подниматься вместе с царем. Значит, тот глубокий, пересохший пруд, который он в тот раз наблюдал сверху, это и есть ночная чудо-карта.

– Скоро рассвет, Мериптах. Для тебя он наступит не только в прямом смысле. Мы встретим его там, наверху. В прошлый раз ты смотрел на великий город, ничего не понимая. Он был для тебя нечто непонятное, скопище слухов, сказок. За эти длинные дни ты много узнал о нем, теперь ты сможешь увидеть его новыми глазами, собрать его в своем сердце в единый образ.

Апоп стал подниматься вверх медленно, но уверенно ставя толстые ноги на глиняные ступени.

– Да, Мериптах, ты увидишь город, основанием и смыслом которого является любовь. Без этого он не мог бы стать тем, чем ныне стал. Ты видел воспитательные дома, куда попадают из родильных домов и где воспитываются сыны Авариса, будущие «пастухи царств». Достигнув определенного возраста, они начинают учиться, и учителя у них самые просвещенные люди нашего времени. Проявив какие-нибудь способности, мальчики получают возможность их развивать. И так далее, до возраста, когда они уже смогут не только брать у города, но и отдавать ему. Служить в своем лучшем воплощении. Это очень ценно – правильное научное образование, выявление способностей, но это не главное.

Царь стал ступать и дышать тяжелее, с перебивами, и говорить с паузами.

– Главное же в нашей системе вот что. По достижении определенного возраста, четырнадцати, как правило, лет, «царские дети» попадают в общество «царских друзей». В собрание молодых и зрелых, великолепно образованных, тонких, возвышенных и уже много чувствовавших и живших людей. Происходит знакомство. Это самый деликатный, самый, наверное, ответственный момент в жизни городского организма. Подросшие, уже приоткрывшие глаза своей души, юные гиксосы обретают старших друзей, и не просто друзей. Друг слово хорошее, но малое по вместимости. Привязанность, объединяющая в садах ежегодной встречи, может сблизить старшего и младшего на долгие годы. И нет связи прочнее и человечнее. Старший, не задумываясь, отдаст жизнь за своего друга, как, впрочем, и наоборот. Даже прекратившись, эти отношения не прекращаются. Высшая дружба переходит в обычную, в трезвое товарищество и приязнь. Иногда союзы сохраняются и всю жизнь. Иногда они возникают еще раньше, во времена учебы, и такие особенно горячи и прочны. Как у меня с Бакенсети. Самое главное, что тут нужно уяснить, – в этом деле не может быть никакого принуждения. Только искренние чувства потребны здесь. Впрочем, и не только здесь.

Всякий гиксос в любом городе, в самой дикой стране только тогда может рассчитывать на твердое влияние, когда его с предметом влияния связывает искреннее чувство. Не расчетливое, через силу, мужеложство, но искренняя, подлинная любовь. Это сильнее золота, жажды власти и любых других страстей.

Апоп остановился, перебарывая горы воздуха, что прорывались сквозь его легкие.

– Знаешь, уже придумано, как добираться до верха, не умирая на этих ступенях. Такие же канаты, только снизу вверх. И небольшая круглая корзина. Садиться на дно можно в кресло, четыре раба тянут канат через блок, и ты там.

Восстановив дыхание, Апоп двинулся дальше. Мериптах, наблюдавший снизу работу мощных, кувшинообразных икр, заметил, что сверху под толстые сандалии царя течет бледное молоко рассвета. Вместе с ним приплывали какие-то, не совсем понятные звуки. Может быть, они были так заметны после глухой тишины надмирной ночи с ее потаенным скрипом. Кроме того, какой-то шум донесся и снизу. Его-то опознать было нетрудно – кто-то спешно поднимался вслед за парой ночных собеседников. Быстро, даже торопливо. Это было удивительно. Мериптах уже успел привыкнуть к тому, что никто никогда не мешает их совместному одиночеству. Царь может приблизиться к кому захочет, но никто не приближается к царю, хотя можно было понять, что вокруг всегда полно вышколенных и потому невидимых слуг. Мир города окружал его очень плотно, в нем не затеряешься. Нет силы, которая может рассыпать это внимание.

– И теперь уж я могу сказать… тебе последние слова. Даже не знаю, что там происходит… у тебя в голове. Что ты думаешь обо всех… этих моих танцах… вокруг твоей… особы. Если ты… ничего не понял, жаль. Ты думаешь, мне нужна твоя… Мне нужно твое… сердце. Без этого… все теряет смысл. Я увидел тебя в доме Бакенсети… и был ослеплен. Настолько, что рванулся кратчайшим путем. Это была… ошибка. Страшная ошибка. Весь этот месяц я расплачивался за нее… И я пошел к тебе самым длинным… путем. Иногда… так ближе. Сейчас, при свете дня, а не в дурманной ночи… не в тайной спальне… ты скажешь мне… ты сам, сам… если…