Обреченные на смерть - [47]

Через некоторое время — Каллену показалось, что прошла вечность, — гром выстрела заглушил все звуки вечерней улицы.

Сэм Кокс крикнула:

— Джо! Джо, ложись на землю.

И он подчинился так же поспешно, как стал называть ее Сэм, после того как она велела ему делать это. Он бросился на землю между двумя стоящими у тротуара автомобилями и, подобно страусу, спрятавшему голову в песок, стал уверять себя, что все в порядке и он даже не ранен. Нет, мир, действительно, не такое уж плохое место, поскольку после того как его ранили в последний раз, а его друга, Нейла Циммермана, убили, в Каллена целых сто сорок семь дней никто не стрелял. До Рождества оставалось всего семь дней, во время которых большинство людей делают рождественские покупки в магазинах.

Несколько успокоившись, Каллен выглянул из своего укрытия и увидел, что высокий, темный, безобразный незнакомец целится в него — ага, попался! Он видел вспышку выстрела и видел, как разлетелось вдребезги лобовое стекло фургона «субару», из-за которого он выглядывал.

Снова прогремел выстрел.

Пистолет такого калибра, подумал Каллен, может причинить значительный ущерб в густонаселенном районе города.

Итак, несмотря на Рождество, дела начинали принимать крутой оборот.

— Джо-о-о-о! — Сэм Кокс кричала почти хныкающим голосом, она чуть ли не сердилась на него.

Хлопнула дверца автомобиля, взвизгнули шины. Нью-йоркский придурок, которого Каллен так и не успел толком разглядеть, свернул за угол и направился в сторону бульвара Квинс.

В сторону бульвара Квинс, через весь район, где в 1964 году зарезали Китти Геновиц, а обитатели домов — представители среднего класса — все смотрели, как это происходило, из своих окон, и никто не пришел на помощь Китти, которая кричала во весь голос. Можно было надеяться, что через четверть века после того как была убита Китти Геновиц, а это убийство стало символом безразличия граждан к преступлениям, совершающимся у них на глазах, можно было надеяться, что теперь, услышав выстрелы в ночи, кто-то бросится к телефону и позвонит в полицию.

Но, по-видимому, этого не произошло. Не зажегся свет ни в одном из окон там, где он еще не горел. Ни в одном из окон свет не погас — люди не боялись, что шальная пуля может залететь в их квартиру, и их абсолютно не интересовало, что происходит на улице. Ни одно окно не открылось, ни одна голова не высунулась из него. Никого не интересовало, не ранен ли Каллен, не нуждается ли он в «скорой помощи», никто не предложил свою собственную посильную помощь и не вызвал подкрепление — все в «мировой деревне» (еще одно название Нью-Йорка) знали, что полицейские, попавшие в заварушку, всегда нуждаются в подкреплении. И никто не предложил Каллену даже куриного бульона.

Итак, Каллен, который был ранен сто сорок семь дней назад, Каллен, в которого только что стреляли и не попали, должен был встать с земли, сесть в свою машину — она стояла неподалеку, и у него с собой были ключи — и догонять этого нью-йоркского придурка, похитившего Сэм, предоставляя при этом высокому, темному, безобразному незнакомцу новую возможность стрелять в него. У этого незнакомца был, по крайней мере, один товарищ, потому что в одиночку не похищают звезд телевидения. Кто-то должен был управлять автомобилем в то время, как вы держите, связываете и закрываете рот похищенной.

Автомобиль Каллена, его «вальянт-81», был припаркован на другой стороне улицы, что случалось крайне редко, так как обычно мест для парковки здесь не было. У Каллена в кармане штанов оказались ключи, что тоже было необычно, потому что, как правило, он вешал их на крючок в прихожей, рядом с пальто и кобурой. Ах, он же спустился в подвальное помещение некоторое время назад, до того как телезвезда начала звонить и просить впустить ее, еще до начала перестрелки. Ему нужно было отнести в подвал несколько пустых бутылок, чтобы освободить место под раковиной для новых пивных бутылок. (Конни считает забавным, что он сдает пивные бутылки — ведь все видят, как много он пьет. В прежние времена люди старались не показывать этого и избавлялись от улик). Он брал ключи с собой и не повесил их на крючок. Он жалел о том, что не надел пальто. На нем была только рубашка, которую он напялил на себя сразу же после душа, и вельветовые штаны. До Рождества оставалось только семь дней. Было холодно.

Доблестный «вальянт» сразу же завелся, что с ним случалось нечасто, и Каллен помчался по улице, не обращая внимания на светофоры. Он поехал бы на красный свет на углу Квинс-бульвара, но как раз когда он подъехал к нему, загорелся зеленый.

Он взглянул направо, налево.

Нью-йоркского придурка нигде не было видно.

Он решил свернуть направо. Справа был восток, там была окраина города, — там был Лонг-Айленд и его дикие обитатели. Он бы и сам поехал направо, если бы похитил телезвезду. Подальше от Манхэттена, где хоть и хватало всяких звезд, но где звезда такого класса, как Саманта, могла бы привлечь к себе внимание. Но на окраине, в джунглях, где обитали дикие люди, на нее никто не обратил бы внимания.

На Манхэттене было полно людей, которые охотились за звездами первой величины. На окраине города, в джунглях, она никому не была нужна. Ее свет приняли бы за далекий свет на пристани или за свет светлячка. Звуки, издаваемые звездой, приняли бы за гул самолета, летящего высоко в небе, или отдаленный гром.