Обреченные на смерть - [33]

На фотографии слева была Полли, которая только что бросила в толпу букет цветов, справа — ее подружки и родственники, женщины брачного возраста, которые не собирались ни от кого принимать цветы. Нет, спасибо, замуж — не сейчас. Вот когда цветы будут дарить им коллеги, когда они станут работать в кабинетах, на дверях которых будет табличка с их именами, тогда… В центре фотографии были хохочущие, как подобает в данную минуту, девочки в возрасте от двадцати месяцев до тринадцати лет, встающие на цыпочки, чтобы прикоснуться к летящим цветам. В группе, стоящей справа, находилась толкающая других локтями, лезущая вперед, гримасничающая, готовая на любой неприличный поступок, выхватывающая букет белых роз из рук подружек невесты… сама Энн Джонс.

Энн нашла все-таки эту фотографию в ящике. Раньше она ставила ее на холодильник, но фотография раздражала Джо, у него пропадал аппетит при ее виде, он начинал чахнуть, и Энн не могла вынести этого. Она потерла фотографию на счастье и пошла на свадьбу, уверенная что именно ей достанется букет этих чертовых цветов, ей, а не кому-то другому, какой-то еще женщине, желающей выйти замуж. Она не подозревала, что судьба букета была уже предрешена и что Мария Эсперанса, женщина-полицейский, призванная охранять закон и порядок, имела сестру, которой и передала этот букет, так что остальные женщины, готовые принять участие в этом дурацком ритуале, остались с носом.

Но они не спорили, они почти не разговаривали всю дорогу. Теперь уже был вторник, и полицейский Джо Каллен, ее любовник, поклонник, ухажер, ее… имел на своем автоответчике запись ее телефонного звонка. Она позвонила ему в десять часов в субботу и сказала: «Как дела? Надеюсь, все в порядке. Позвони мне, когда вернешься домой. Я допоздна не буду ложиться спать… Пока. Мне не достался букет на свадьбе. О, да ты знаешь об этом. Ты еще был там, я забыла. Пока». Джо так и не позвонил ей. Что бы это могло значить? Только то, что он не позвонил ей, вот и все. Не нужно быть Фрейдом, чтобы понять, что это значило. Любая собака, обладающая собачьей логикой, поняла бы, что это значит.

* * *

Группа «Животная логика» напоминала Энн группу «Флитвуд Мак и 10000 маньяков»: их вещи всегда отлично начинались, но где-то в середине песни вы теряли к ней всякий интерес.

Кассета кончилась прямо возле дома Энн, и она соврала Бобби, сказав ему, что ей понравилась эта группа. Бобби вынул кассету из магнитофона, положил ее в коробочку и протянул Энн.

— О нет, я не могу…

— Перестаньте. Хотите, я помогу вам донести вещи?

У Энн с собой была сумка, полная видеокассет с записями старых телешоу, наобум набранных в архиве. Она хотела хорошенько их изучить у себя дома, разобраться в этих шоу, которые давали так мало зрителям, но за которые так много получали ведущие.

Энн хотела бы, чтобы Бобби нес не ее вещи, а ее саму, чтобы он взял ее на руки, как это делали мужчины в 50-е годы, открыл бы ногой дверь и отнес в квартиру, где бросил бы на кровать, сорвал с себя куртку и белую футболку, расстегнул бы свои джинсы (на самом деле на нем костюм с галстуком, но ведь это была только ее фантазия), задрал юбку, раздвинул ей ноги, как это делали мужчины в 50-е годы… Это было бы неплохо для разнообразия. На ночной работе она страшно уставала, у нее совсем не находилось времени для друзей, для секса…

Но Бобби был хороший мальчик, он не воспользовался ситуацией. Он взял сумку, чемодан Энн и ее ключи. Открыл дверь в подъезде и держал ее, пока Энн не вошла. Сам нашел почтовый ящик Энн и держал крышку, пока она вынимала содержимое. В то время, когда она бросала всякий бумажный хлам в мусорную корзину, Бобби пошел туда, куда она указала. Он прошел по коридору, свернул за угол и оказался возле ее квартиры.

Из всей корреспонденции только письмо от ее брата да каталог «Твид» представляли для нее какой-то интерес.

Бобби поставил сумку у двери и вставил ключ в верхний замок. Он повернул ключ, и тотчас раздался взрыв. Двери разнесло на части, а Бобби раскидало на куски по всему коридору.

Глава 11

Копам, убитым при исполнении служебных обязанностей, полагались роскошные похороны. Это было что-то вроде компенсации им от начальства. Вы получали пулю в лоб или вообще превращались в кровавое месиво, как это случилось с верным другом Каллена, Нейлом Циммерманом, и за это департамент полиции хоронил вас с оркестром и прощальным салютом.

Хоронили обычно в районе Квинс или на острове. Иногда — в Винчестере или Рокланде, Бруклине или Бронксе. (В таких случаях никогда не хоронили на Манхэттене, потому что копы там не живут. Любой коп скажет вам, что хранители зоопарка не живут в зоопарке.) Во время похорон всегда где-нибудь поблизости были не высокие дома и ряды полицейских с черными лентами на бляхах. Над ними — чистое небо. Репортеры, сочиняющие свои первые статьи о похоронах полицейских, смотрели на эти стройные ряды и делали заметки в блокнотах о том, что они «волнуются, как волны в синем море». Те же из журналистов, которые побывали уже на многих похоронах, интересовались, где может быть ближайший бар и открыт ли он, надеясь, что и на этот раз они отпишут что-нибудь подходящее о рядах полицейских в синем, похожих на морские волны. Среди местных полицейских присутствовали, как правило, полицейские из других городов, других штатов и, случалось, из других стран. Полицейское братство скорбело по убитым.