Обреченные на смерть - [19]

Так что ж интересного мог рассказать Эллису этот голубой декан музыкальной школы?

— Что ж, это твоя передача, Энн, и если ты считаешь, что нет ничего достойного эфира, то…

Да, это была передача Энн, потому что она первой оказалась на месте событий. Она совершала пробежку в парке на Риверсайд в тот самый вечер перед закатом солнца и уже возвращалась к себе домой, когда случилось это происшествие. Из телефона-автомата на углу она позвонила в студию, вызвала телевизионщиков, привела в порядок свои волосы, одолжив расческу у женщины-полицейской, которая узнала Энн и сказала, что является ее поклонницей, и вышла в эфир в начале седьмого. На ней были спортивные штаны и светшорт, за спиной стояла машина «скорой помощи». Она вела репортаж в то время, когда эти телесучки-йяппи даже понятия не имели о случившемся. С тех пор она почти каждую неделю делала передачу об этом событии, по мере того как в ее распоряжение поступало все больше и больше информации. Ей приходилось все время искать новые факты и заниматься расследованием этого происшествия, чтобы телесучки не нагнали и не опередили ее.

— Что ж, — Эллис подождал еще немного, ибо он жаждал не только и не столько новых сведений о Квинтине Давидофф. Саманта была права. Он представлял, как сбрасывает со своего стола, сделанного из розового дерева, пепельницу, полную не окурков, а оберток жевательной резинки, фотографии своей смешной жены и нелепого сына, после чего прижимает Энн лицом к столу и трахает ее, представлял, как ложится на ковер, посадив Энн на себя, а потом сам садится на подоконник, откуда открывается вид на Блэк-Рок, старое здание АБЦ — кто владеет им теперь? наверное, какие-нибудь японцы, — а также на его собственный дом, стоящий к югу от Центрального парка (хотя окна квартиры, где его смешная жена в эту минуту наливает себе первый мартини, и не видны отсюда, потому что выходят на этот чертов парк, и заставляет Энн отсосать у себя. И пока этого не произошло, он будет терпеть ее привычку, приобретенную во время работы в этом дурацком журнале, сообщать публике только важные сведения.

— Что ж… — Энн ждала, что скажет Эллис, зная, чего он хочет. Она знала о всех его желаниях и знала, что они никогда не исполнятся. Энн не собиралась отдаваться ему, потому что не имела привычки спать с мужчинами, с которыми работала вместе — будь то босс или мальчик разносчик газет. Кроме того, у нее была связь с Джо Калленом, который был ее любовником, ее поклонником… ее… Она не могла сообщить никакой новой информации относительно своей передачи, потому что единственной новостью для телезрителей, которой еще недоставало, был ответ на вопрос: кто бросил бутылку на голову Квинтины Давидофф.

У Энн был ответ на этот вопрос. Она знала его уже на следующее утро после Дня Благодарения. Никто не догадывался, что Энн знает ответ. Даже Джо Каллен, ее любовник, ее поклонник… ее ухажер, с которым она выпивала в ресторане «Докс» на следующий вечер после Дня Благодарения, не догадывался, что она решила эту задачу. Элфрид Милфорд, ее врач, которого она посещала по средам в восемь утра, не подозревал, что она поставила все точки над «и». Когда-нибудь, возможно, они все узнают из ее передачи. А сейчас, что ж… Вот и все, что она могла сказать: ну что ж…

Эллис сделал глубокий вдох и выдох. Он страшно хотел закурить. Он мог бы выкурить сразу целую пачку сигарет, целый блок.

— Что ж…

— Да, — согласилась Энн. — Если только…

Эллис выпрямился:

— Что?

— Пусть передачу — продолжает делать кто-то другой. Например, Нола. От меня вы ничего не слышали. Я не была на этой встрече. Я вам ничего не говорила.

— О ком ты хочешь нам рассказать?

— О Пуле. Стиве Пуле. Он мечтает отвести подозрения от себя и своих соседей. Он хочет, чтобы все уделяли внимание только дебатам в Олбани о возобновлении смертной казни.

Эллис улыбнулся. Передачи о дебатах на любые темы всегда были очень скучны.

— В самом деле? — Нола Московитц, эскв., окончившая юридический факультет Нью-Йоркского университета, подалась вперед.

— Я не буду этим заниматься. Если даже кто-то действительно бросил бутылку и даже целил ей в голову, то все равно никому не удастся доказать, что это было сделано намеренно. Они могут найти убийцу Квинтины, но его не посадят на электрический стул.

— Нола, — сказал Эллис.

— Я знаю, — Нола собрала свои вещи. — Отправляете меня в Олбани.

— Извини, Нола, — сказала Энн.

Нола погладила Энн по голове и направилась к двери.

— Ничего, скоро мы будем квиты. У меня есть свои источники информации в Хартфорде, Трентоне, Гаррисберге.

Глава 7

— Имя? — щелк.

— Каллен.

— С кем вы? — щелк.

— Я один.

Щелчок.

— Какую компанию представляете?

— О, я из полиции.

Щелчок.

— Шутите? — щелк.

Каллен предъявил свое удостоверение:

— Сержант Джозеф Каллен, нью-йоркский городской департамент полиции, отдел внутренних дел. Мне необходимо встретиться с Джо Данте. Да, я присяду. Спасибо.

Обладая полицейской смекалкой, Каллен легко установил имя секретарши. Оно было написано на шляпке Микки Мауса, приколотой к доске объявлений. Ее звали Мисти. Взгляд Мисти, подобно лазерному лучу, пронзил нижнюю часть тела Каллена, когда он садился в кожаное кресло, стоящее в приемной студии звукозаписи «Магия». Кресло было так запрокинуто назад, что, казалось, вот-вот улетит вверх. Ковер был толстый и мягкий, стены покрыты материей еще более толстой, чем ковер, освещение было слабым, пахло какой-то синтетикой. Единственным намеком на то, что где-то там был другой мир со сменой времен года и своими ритуалами, являлась искусственная елка высотой в фут, стоящая на столе и походившая на метеорит, упавший рядом с креслом. Когда Каллен привык к полумраку, он разглядел, что елка была украшена микрокассетами. Он тут же догадался, что прямоугольники, которые были в ушах Мисти, тоже были микрокассетами. Что ж, если вы находитесь в Риме, то должны уважать обычаи римлян. Так гласит пословица.