Обреченные на победу - [96]

— Кэти однажды чуть не развелась со мной, — вспоминал я. — Мы были женаты уже десять лет, и я завел интрижку с другой женщиной. Когда Кэти узнала об этом, то пришла в ярость.

— А что плохого было в том, что вы с кем-то переспали?

— Дело было вообще-то не в той женщине, а в том, что я солгал Кэти, — объяснил я. — Сама по себе случайная связь с кем-то или же короткий роман воспринимались ею скорее как симптом гормонального всплеска. А вот ложь она считала неуважением и не хотела быть замужем за человеком, не питающим к ней уважения.

— Почему же вы не развелись?

— Потому что, несмотря на случившееся, я любил ее, а она любила меня. Мы справились с ситуацией, потому что хотели быть вместе. К тому же через несколько лет у нее тоже кое-что произошло, так что, думаю, мы полностью сквитались. На самом деле после этого мы стали жить еще лучше.

— Расскажите мне о ней, — опять потребовала Джейн немного позже.

— Кэти пекла такие пироги… Вы просто не поверите, — улыбнулся я. — У нее был совершенно сногсшибательный рецепт земляничного пирога с ревенем. Как-то раз Кэти участвовала в соревновании, где главным судьей был губернатор Огайо. А победитель получал новую духовку фирмы «Сире».

— Она победила?

— Нет, она стала второй, и ей вручили подарочный сертификат на сто долларов в мебельный магазин. Но примерно через неделю позвонили из канцелярии губернатора. Его помощник объяснил Кэти, что по политическим мотивам первое место пришлось отдать жене лучшего друга одного очень влиятельного деятеля. А губернатор как попробовал ее пирог, так вспоминает каждый день, какой он был замечательный. Так что, не окажет ли госпожа такую любезность и не испечет ли еще один пирог, чтобы губернатор наконец-то заткнулся и смог думать о чем-нибудь другом?

— Расскажите о ней, — просила Джейн.

— В первый раз я понял, что люблю ее, когда мы уже учились в старших классах. Наша школа готовила постановку по пьесе Шекспира «Ромео и Джульетта», и ее выбрали на роль Джульетты. Я был помощником режиссера, а это значило, что большую часть времени я строил декорации или же бегал за кофе для миссис Амос, учительницы, которая ставила пьесу. Но когда выяснилось, что Кэти путается с текстом, миссис Амос поручила мне помочь ей учить роль. Вот и получилось, что в течение двух недель мы с Кэти после репетиции шли к ней домой, чтобы учить текст, хотя на самом деле мы в основном болтали о всякой всячине, как всегда бывает с подростками. Все это было совершенно невинно. А когда наступила генеральная репетиция, я услышал, как Кэти говорит все эти слова Джефу Грину, который играл Ромео. И жутко заревновал. Она не должна была говорить все это никому, кроме меня!

— И что вы сделали?

— Я удрал из нашего театра и не показывался там на протяжении всего, если можно так выразиться, театрального сезона, состоявшего из четырех представлений, которые давали в пятницу, субботу и воскресенье. И пуще всего старался не попадаться на глаза Кэти. Потом, когда все отмечали успех — это было уже в воскресенье поздно вечером, — Джуди Джоунс, игравшая няню Джульетты, нашла меня и сказала, что Кэти сидит на лодочном причале возле кафетерия и плачет навзрыд. Что она решила, будто я ненавижу ее, иначе с какой бы стати целых четыре дня я так старательно избегал ее. Джуди тогда добавила, что, если я сейчас же не пойду туда и не признаюсь Кэти в любви, она возьмет лопату и исколотит меня до смерти.

— А откуда она узнала, что вы с Кэти любили друг друга? — удивилась Джейн.

— Когда подросток влюбляется, это видно всем и каждому, не считая самого влюбленного и предмета любви. Только не спрашивайте меня, в чем здесь причина. Так происходит, вот и все. И я пошел на причал и увидел, что Кэти сидит там в одиночестве, свесив ноги над водой. Было полнолуние, и луна светила прямо ей в лицо. Не думаю, чтобы я видел ее более красивой, чем в ту ночь. И мое сердце разрывалось, потому что я знал, действительно знал, что я настолько сильно люблю ее, что никогда не смогу выразить ей, насколько я ее хочу.

— И что вы сделали?

— Я схитрил, — признался я. — Дело в том, что, как нетрудно догадаться, у меня в памяти отложились большие куски из «Ромео и Джульетты». Я сел рядом с нею на доски и прочел чуть ли не всю вторую сцену из второго акта: «Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет. Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством; она и так от зависти больна…»*[32] и так далее. Я давно уже знал эти слова, но в тот раз произносил их, понимая, что они значат. И когда я договорил все до конца, то наклонился и впервые поцеловал ее. Ей было пятнадцать, а мне — шестнадцать, и я точно знал, что женюсь на ней и мы проведем всю жизнь вместе.

— Расскажите мне о том, как она умерла, — потребовала Джейн прямо перед тем моментом, когда кораблю предстояло совершить скачок в пространство консу.

— В воскресенье утром она делала тесто, чтобы печь вафли, и у нее случился удар, когда она искала ваниль. Я сидел в гостиной. Помню, как она вслух спросила себя, куда же могла задевать ваниль, а еще через секунду я услышал грохот упавшей миски, а потом звук ее падения. Я выскочил в кухню; она лежала на полу, беспомощно дергаясь. Она разбила голову о край стола, и из раны текла кровь. Я перенес ее на кровать и вызвал «скорую помощь». Потом пытался остановить кровотечение из раны и все время говорил ей, что я люблю ее, и продолжал повторять это, пока не приехала «скорая» и медики не отстранили меня. Но они позволили мне сидеть рядом с нею в машине и держать за руку, пока ее везли в больницу. Я не выпускал ее руку, хотя видел, что свет в ее глазах померк, и продолжал говорить ей, как я люблю ее, пока в больнице ее не забрали и не увезли.